x
channel 9
Автор: Майя Гельфанд фото: предоставлено автором

Тимур Шаов: "Мир пытается быть общим, но ни фига не получается". Интервью по субботам

"Поющий Жванецкий", "пародист", "мелодекламатор" - как только не называют этого человека, который умеет смотреть на мир нестандартно, интересно, неожиданно и очень смешно. У него язвительная интонация, хитрый прищур, ироничные тексты, замысловатая музыка и плутоватые персонажи – и все это создает портрет интеллигента-неудачника, который тоже не более, чем сценический образ. Тимур Шаов привозит в Израиль новую программу, и до начала гастролей мы поговорили о судьбах мира, о черкесских корнях и о том, как он стал капитаном шахматной команды.


- Тимур, хорошо, что мы с вами по скайпу разговариваем. А то был бы харрасмент!

- А, вы уже успели послушать новый диск?

- Конечно, с большим удовольствием.

- Я рад.

- А в вашей личной артистической практике бывали случаи, когда вас обвинили в приставаниях к девушкам?

- Упаси Бог! Может, я недостаточно красив, и вряд ли можно поверить, что я могу к кому-то приставать!

- Ой, не скромничайте!

- Нет, правда. Сейчас это просто эпидемия. Мои друзья-врачи, например, боятся заходить в палату к женщинам.

- Особенно гинекологи боятся.

- Про них я вообще молчу. Несчастные люди!

- Вы ведь тоже врач по первой профессии. Вас никогда не тянет обратно, полечить кого-нибудь?

- Понимаете, это очень сложная профессия. Чисто из ностальгических чувств – да, иногда тянет. А если реально – то какой я уже врач? В медицине, особенно современной, каждую неделю происходят новые открытия. А за двадцать лет я отстал от профессии безнадежно. В первые годы мне еще снилась больница, ночные дежурства. И как-то я приехал к ребятам, с которыми работал, и рассказывал им, что я, блин, скучаю, по ночам вспоминаю. Они мне ответили: "Скучаешь? Так мы тебя сейчас поставим в ночную смену, и вся твоя скука мигом уйдет". Это действительно очень тяжелая работа.

- А если бы можно было совмещать сцену и работу земским доктором, вы бы продолжали?

- Конечно. Но это невозможно. Ведь врач – это очень мужская профессия. "Мужская" - не в смысле гендерном, а то меня опять обвинят в каком-нибудь сексизме. А в смысле настоящая. Не то что артист. А вообще, врач – это профессия, которая требует постоянного общения с людьми. Поэтому, наверное, многим врачам в какой-то момент хочется взяться за перо.

- А вам в какой момент захотелось взяться за перо?

- О, это случилось намного раньше, еще до того, как я стал врачом и артистом. Это случилось еще в школе, где я играл в самодеятельном ансамбле. На меня огромное влияние оказал Андрей Макаревич, которому, я, кстати, неделю назад об этом сказал. Потому что, когда появились песни "Машины времени", мы поняли, что рок-н-ролл можно петь на русском языке. Поэтому опыт сценический у меня большой. Кстати, у меня был такой период, когда мне захотелось взяться за прозу, написать эдакие "записки земского врача".

- Чисто как Булгаков.

- Да. Но я вскоре понял, что это – не мое. И вообще, прозу, я имею в виду, хорошую прозу, писать гораздо сложнее, чем сочинять стихи. Поэтому вскоре я это дело забросил и продолжил заниматься тем, что я люблю, - писать песни.



- А как это произошло, что из провинциального врача и лауреата Тебердинского фестиваля вы стали столичным артистом?

- А я, между прочим, еще и заслуженный артист Карачаево-Черкессии! Так что я, можно сказать, местный селебрити. Кстати, это полезная штука. Потому что любой срок, если паче чаяния, такая ситуация возникнет, мне скостят до условного.

- Тьфу, тьфу, тьфу. Плюньте и постучите по дереву! А кстати, разве есть за что вам срок давать? Вы ведь не такой уж и жесткий критик режима, как ваш друг Макаревич, например.

- Да это я так, шучу… Понимаете, дело не в жесткости. А в том, что людям очень не хочется выглядеть смешно, это гораздо неприятнее, чем жесткая критика. Поэтому мне кажется, что фельетон острее, чем критическая статья, особенно в наше время… А в Москву попал по случайности. Как в том анекдоте. "Как ты стала валютной проституткой?" "Просто повезло". Если бы жена не заметила объявление в газете о том, что фирма "Московские окна", которая занимается бардовской песней, проводит конкурс, то ничего бы и не было. Но я отправил тогда свои записи, меня отобрали вместе с другими лучшими исполнителями, дали возможность приехать в Москву и записать первую студийную кассету. Так оно и закрутилось.

- А как вас публика приняла?

- Первый концерт в Центральном доме художников прошел блестяще. Я-то человек сомневающийся, но уже тогда понимал, что у меня, в общем-то, неплохие песни. И публика это тоже оценила. Собственно, вот этот первый успех стал началом моей сольной карьеры. А если бы этот концерт провалился – Бог его знает, решился ли бы я продолжать… Не знаю.

- Вы, как врач и поэт, ставите в своих песнях диагноз обществу.

- Я не столько ставлю диагноз, сколько перечисляю симптомы и подвожу самого "пациента" к выводу о том, что он немножко болен.

- Ну а как же все эти разговоры про то, что "собственная страна, родина, ее нельзя ругать, это не по-людски", и все такое прочее?

- Я на такие разговоры отвечаю, как врач: вот если у тебя мать больна, ты что будешь делать? Разумный сын будет ее лечить. А если просто гладить по головке, то она помрет скоро. И именно потому, что ты ее любишь, ты должен говорить о том, что она больна.

- Ну, а если мы выйдем за пределы страны, где вы проживаете, и попытаемся поставить диагноз современному миру. Вам не кажется, что мир сходит с ума?

- Кажется. Видимо, это оборотная сторона глобализации, когда все наружу, все открыто, каждый может делать все, что ему вздумается. Когда мир пытается быть общим, но у него ни фига не получается. И когда смотришь на эту политкорректность, которую зашкаливает, и на экологических активистов, которые терроризируют мир. И главная проблема, на мой взгляд, это всеобщее озлобление. Люди стали нетерпимыми, злыми. И это мне дико не нравится. Хотя такие ощущение о "близящемся конце света", наверное, присутствовали во все времена.

- И во все времена появлялись поэты, которые осмысляли происходящее в стихах.

- Так проблемы-то везде одинаковые. И юмор, кстати, тоже одинаковый. Хотя говорят, есть какой-то английский юмор.

- Очень специфический.

- Говорят, есть еще немецкий юмор.

- Это для тонких ценителей.

- Настолько тонких, что иногда этот юмор кажется просто тупым. Ну я считаю, что если смешно – то оно везде смешно. Вот я и пытаюсь петь смешно так, чтобы было понятно всем.

- Вы поете о тех реалиях, которые вас окружают. А публика, допустим, в Сан-Франциско или в Бат-Яме вас понимает?

- Понимает. И в условной Австралии воспринимают мои песни ровно так же, как и в условной Самаре. Я очень люблю израильскую публику. Она открытая, она отзывчивая. Я думаю, что новую программу, которую я везу, они должны оценить, потому что в ней много глубоких песен.

- А бывали такие ситуации, когда публика не оценивала?

- У меня был такой единственный случай. Это было в городе Сызрань, куда нас пригласили выступить на каком-то заводе. И вот собрались работяги после тяжелого рабочего дня. И выхожу на сцену я, маленький худой черкес, и начинаю петь. Они не могли понять: что это? Что это за слова такие про экзистенциализм? И вот их взгляды я никогда не забуду. Это было забавно. А вообще я, конечно, избалован. Публика меня любит. Но всегда чувствуется, как воспринимается программа. Иногда более восторженно, иногда менее. А так, чтобы совсем плохо, такого не было.

- Если уж мы начали говорить про Израиль, то, вы знаете, у нас тут есть черкесские деревни. Вы там не находили родственников?

- Нет, родственников, к сожалению, я не нашел. Но я там был со своим товарищем. И вот представьте себе сцену: мы приезжаем в черкесскую деревню в Израиле. Остановили парня, из местных, и у нас происходит диалог в переводе на иврит, потому что никто из нас не знает черкесский язык.

- Что-то ёкнуло в сердце?

- Ну, конечно. Гордость была за соотечественников. Но больше ёкнуло бы, наверное, у моего отца, а тем более, у бабушки. Я-то человек ассимилированный. По культуре я русский человек. Но по самосознанию – черкес. Это очень важно, понимать кто ты и откуда.

- А чем черкес отличается от других людей? От евреев, например?

- Я себя ощущаю черкесом, я себя так самоидентифицирую. Человеку это важно, иначе мы станем манкуртами, родства не помнящими. А насчет отличий… нет никаких отличий. Просто самоощущение.



- Тимур, я заметила такую тенденцию. Если раньше вы писали про Мусоргского, который бухал, про снежного человека и прочие общечеловеские ценности, то теперь все больше про то, что происходит в стране. Зачем вы это делаете?

- Потому что все более и более политизируется моя жизнь. Я же как акын, который едет на телеге по степи и поет то, что он видит. А я вижу, что творится черте что. Так что это не я пошел в политику, это политика ко мне пришла.

- Вот даже в вашей новой программе есть песня про деньги, в которой такие строки: "Кому они мешали, наверное, жене…". Эта песня особенно нравится моему мужу, она такая, жизненная очень. Так вот даже в такую семейную сцену вы умудрились вставить политический контекст и закончить все сплошной депрессухой.

- А, как говорил Бродский, "Жизнь вообще печальная штука, если вы вспомните, чем она заканчивается". Понимаете, в нашем обществе сейчас ощущение, что чувство справедливости попрано. Никто не чувствует себя в безопасности. И поэтому волей-неволей эти темы проникают и в мои песни. Это неизбежно.

- У вас есть песня "Почему меня не любят на ТВ". А почему вас не любят на ТВ?

- У меня песни неформатные, слишком длинные, слишком заумные для телевидения. В моих песнях либо социальная, либо политическая сатира. А этого на телевидении не любят. Но я из-за этого совершенно не переживаю. На нашем телевидении особенно и негде участвовать в таком формате, в котором я выступаю. Вот если бы мне дали концерт собственный – это было бы здорово. А так… Ну нет - и нет.



- Отсутствие профессионального музыкального образования вам мешает или, наоборот, дает свободу творчества?

- Не могу сказать, что мешает. Но я, может быть, был бы более музыкально разнообразен, если бы получил хорошее образование. Может быть, мне проще было бы писать песни. А, с другой стороны, я иногда действую вопреки канонам, и получается неплохо.

- Вы же используете какое-то дикое количество музыкальных инструментов, от перкуссии до китайской флейты.

- Тут я все сам контролирую. Я слышу: вот здесь хорошо бы, чтобы труба сыграла, а там – чтобы гитара. А так как я приглашаю всегда лучших музыкантов Москвы, то они быстро понимают, что я хочу. Но последнее слово остается за мной, конечно.

- А вы вообще кто? Поэт, певец, баснописец?

- Скорее, больше бард. Хотя, строго говоря, я не бард. Не рокер, не шансонье. В четкие рамки меня загнать трудно. Я, скорее, всего, мелодекламатор.

- А вообще бардовская романтика: комары, палатки, песни у костра – это вам близко?

- Нет, это мне невероятно далеко. Я человек, который любит комфорт. Я очень не люблю палатки и комаров. Я люблю гостиницы, душ, матрас и теплый сортир. Романтика – это не мое.

- Необходимость выдавать продукт в виде диска с песнями каждые два года на вас давит?

- Конечно. Особенно с приближением срока. Но я взял себе за правило: не писать, когда не хочется. Не гнать, как вы выражаетесь, продукт. Лучше написать меньше, но лучше. Вот в новой программе у меня десять песен, зато каждая со своим лицом. Ни за одну из них мне не стыдно.

- А бывало такое, что стыдно?

- Ну, скажем так, несколько песен из предыдущих программ я бы изъял.

- А вы человек эмоциональный? Вы близко к сердцу принимаете то, что происходит вокруг вас?

- Да. Я очень эмоциональный, психологически лабильный, неврастенического склада. Но это нормально для человека пишущего. Это даже признак человека пишущего. Я вообще пишу трудно. Легко пишут гении, такие, как Дима Быков.

- А вы на полном серьезе считаете его гением?

- Да. Таким простым российским гением. По крайней мере, по быстроте ума его можно сравнить с Пушкиным.

- Спорно, ну да ладно. А что появляется сначала: музыка или стихи?

- По-разному. В основном, конечно, сначала стихи. А потом, бывает, мучаешься, чтобы положить их на музыку. Поэтому я завидую "чистым" поэтам. Им не надо думать, как их поэзия будет звучать в песне.

- Авторская песня сейчас не может сравниться по популярности с советскими временами, когда барды, такие, как Высоцкий, становились всенародными любимцами.

- Конечно. Поменялось время, появилось много нового. Тогда авторская песня была одной из немногих альтернатив официозу. А фестивали авторской песни – это были такие островки свободы, где можно было расслабиться, отдохнуть, проявить эстетический протест официальной пропаганде. А сейчас бурным потоком хлынуло то, что не имеет большой художественной ценности. Типичная пошлость в ее изначальном смысле. Нечто банальное, которое выдает себя за высокохудожественное. В этом смысле бардовская песня и сейчас остается островком свободы. И фестивали проводятся, и песни у костра. И публика есть своя.

- Я знаю, что вы еще и большой любитель шахмат. Вы даже капитан команды "Перфект", которая будет участвовать в чемпионате Европы.

- Да, шахматы – это тоже что-то живое и интересное, где реальные эмоции, происходят настоящие драмы. А для меня шахматы начались с папы, большого любителя, и дома у нас стояли кубки с соревнований, где он участвовал. Но я никогда не занимался шахматами серьезно. У меня было столько увлечений, что шахматы были одним из многих. Но шахматы – это огромный кусок моей жизни, и я горд дружбой с шахматистами. А теперь я еще и капитан международной шахматной команды, что вообще полный кайф. Для меня огромное наслаждение смотреть, как люди играют в шахматы. Я, как капитан, выполняю технические функции: рассаживаю игроков по доскам, слежу за дисциплиной.

- Я знаю, что у вас даже есть иностранный консультант, который готовит команду к партиям.

- Да, у нас есть официальный иностранный консультант, который был назначен единогласным решением команды, и это гроссмейстер Борис Гельфанд.

Тимур Шаов, как активный шахматный болельщик, почти ежедневно приходил на матч на первенство мира по шахматам, который проходил в Москве в 2012 году между Гельфандом и Анандом. А по окончании матча даже написал песню, которую исполняет редко, только в кругу друзей. А пока Тимур поет, я угощаю гостей венским тортом "Захер" с ганашем из белого шоколада.


authorАвтор: Майя Гельфанд

Профессиональная домохозяйка, автор книги "Как накормить чемпиона"
comments powered by HyperComments