Газета "Нью-Йорк таймс" называла ее "могущественной пианисткой", ей рукоплескали лучшие концертные залы мира, выдающиеся композиторы посвящали ей музыкальные произведения. У нее не только виртуозная техника, огромный репертуар, великолепное умение чувствовать музыку, но и железный характер, мощная харизма, жажда жизни и стойкое нежелание петь в хоре. Моя сегодняшняя собеседница – легендарная пианистка, профессор Джульярдской школы искусств и новая репатриантка Оксана Яблонская.

- Оксана, в это трудно поверить, но когда-то ваши руки считали маленькими, а пальцы "бесперспективными". Как такое возможно?

- Такое было мнение, что для того, чтобы играть на фортепьяно, нужно иметь большие руки. У меня действительно маленькие руки, но я научилась ими управлять и даже разработала специальные приемы, которые позволяют играть сложные произведения. Я играю абсолютно все, хотя физически могу достать только одну октаву. Но это меня ничуть не смущало никогда.

- Вам повезло учиться в Центральной музыкальной школе в Москве. Это была лучшая школа для музыкально одаренных детей в Советском Союзе.

- Да, мне очень повезло. Я считаю, что годы, проведенные ЦМШ, были лучшими в моей жизни. Я об этом, кстати, написала в своей книге. Это была настоящая творческая мастерская, где мы не только учились технике игры на инструменте, но импровизации, творческому подходу. И, что самое важное, мы оставались детьми.

- А фигура педагога – насколько она важна в становлении музыканта?

- Первый педагог - это вообще самое главное. Он, может быть, не такой великий музыкант, но он должен уметь находить ключ к детям. Вы знаете, у меня была очень смешная история про то, как я поступала в ЦМШ. Там конкурс был двадцать человек на место. Для прослушивания меня учили детским песенкам - про маленькую елочку и все такое. А когда я пришла на экзамен, меня попросили: "Девочка, сыграй нам то, что тебе нравится". И я начала шпарить "Шаланды, полные кефали", да еще и подпевала себе. Публика упала, конечно. Так что поступила я достаточно просто, а вот потом было уже не так весело. Потому что периодически там проводили "чистки" и выгоняли учеников за неуспеваемость. Но образование, конечно, там было просто потрясающее.

- А ваши родители вас готовили к музыкальной карьере?

- Я счастливый человек, потому что у меня были изумительные родители, которые дали огромное количество любви мне и моей старшей сестре. От нас никто ничего не требовал, мы просто любили музыку. Моя сестра начала играть на скрипке, и я ей аккомпанировала на рояле. А потом я поступила в школу, и мы вместе учились. После окончания школы мы поступили в консерваторию. Но мой педагог Анаида Сумбатян однажды сказала: "Ксюточка, запомни: ты еврейка и учишься у армянки. И в этой стране ты никогда не будешь номер один". Я была маленькой девочкой, и тогда не поняла, что она имела в виду. А когда я подросла и пришло время участвовать в конкурсах и играть большие концерты, то стало очевидно, что вместо меня выставляют русских исполнителей.

- Вы не скрывали того, что вы еврейка.

- Нет, конечно. Я никогда не скрывала. И это приводило антисемитов в ярость. Потому что внешность у меня не ярко выраженная семитская, а имя вообще вполне "свое". Но я всегда подчеркивала свое еврейское происхождение и никогда не чувствовала себя "своей". Я даже по морде била некоторых особо активных антисемитов. И несмотря на то, что я всегда шла первой и претендовала на высшие места, я получала второй гран-при или делила первую премию. Ведь министерству всегда было приятнее привезти победителя титульной нации. Там было очень много внутренних взаимоотношений между членами жюри, о которых я не думаю, что нужно рассказывать. Но так было.

- Но ведь победы на конкурсах не всегда имеют отношение к карьере. Ведь бывает, что человек блестяще выступает, а карьера не складывается.

- В Советском Союзе это было просто. Я, например, была солисткой Московской филармонии, и это было навсегда. Кстати, солистами филармонии были в разные времена Рихтер, Гилельс, Давидович, Ростропович, Коган, Ойстрах. А вот на Западе все намного сложнее. Каждый концерт – это новое испытание. Это как шахматная партия: выиграл или проиграл.

- Но в шахматах есть объективные показатели. А в музыке?

- Есть специалисты, которые оценивают. А вообще надо родиться в правильном месте и в правильное время. Карьера – это вещь очень непредсказуемая, она зависит от массы факторов, от совершенно неожиданных комбинаций. Нужно уметь переживать неудачи и идти дальше. И, конечно, нужно то, что называется мазаль.

- А вы родились вовремя?

- Не знаю.

- Но вы довольны своей карьерой?

- Вы знаете, я делала много ошибок. Но в целом я довольна. Может быть, я бы играла больше, если бы не преподавала. А я хотела совмещать и преподавание, и концертную деятельность.

- Но преподавали вы, на секундочку, в Джульярдской школе искусств. В лучшей музыкальной школе мира!

- Ну да, и я очень выделялась на фоне других педагогов. Потому что в Америке принято считать, что педагог умеет учить, а уметь играть для него необязательно. А я не просто учила, я передавала свой опыт, показывала технические приемы, которые я сама разрабатывала. И это, конечно, было необычно. Я считаю, что главная задача педагога – проявить личность и характер ученика. Заставить его быть оригинальным, заявить о своем собственном характере и суметь показать его в музыке.

- А вот на каком этапе просто хороший исполнитель, даже виртуоз, становится великим музыкантом? Что для этого нужно?

- Жизненные переживания идут в музыку, накладывают отпечаток на исполнение. И звук, и фразы, и темп меняется. И появляется свобода, которая не всегда бывает в молодости. А самое главное, появляется глубина и понимание себя как личности. На сцене нет стыда. Там можно показать все то, что в жизни мы обычно скрываем. Но это приходит с возрастом.

- Ваша многолетняя карьера, если смотреть на нее со стороны, выглядит как идеально сыгранная мелодия: учеба в Центральной музыкальной школе, мировое признание, двадцать пять лет преподавания в Джульярде.

- О, это только так кажется. Сколько раз меня не пускали! Сколько раз присуждали вторые места, когда я знала, что играла лучше! Вот, например. После того, как в Париже я получила второй гран-при и золотую медаль, мне пришло приглашение на двадцать один сольный концерт во Франции! И меня не пустили. Потому что человек, который преподавал историю КПСС, сказал, что я не выполняю общественную работу.

- А вы ее выполняли?

- Конечно. Я и с транспарантами ходила, и с бригадами играла в госпиталях и в военных частях. То есть я отрабатывала. А потом меня позвали в Италию, и опять не пустили. И в Мадейру, и в Рио-де-Жанейро, и куда только меня не приглашали. Но из Советского Союза за границу меня не выпускали.

- И что вы делали?

- Играла в Советском Союзе и в странах Восточной Европы. Меня спасало то, что у меня был очень большой репертуар. То есть я могла играть все что угодно. Поэтому я была востребована. Понимаете, у меня всегда была жажда выучить что-то новое. Жажда к новому и желание учиться — это вообще самое главное, на мой взгляд.

- Несмотря на то, что вас не выпускали на Запад, вы сделали блестящую карьеру в Советском Союзе. Вы были абсолютной звездой, ассистенткой профессора Московской консерватории, записывали пластинки, гастролировали по стране. Почему вы все-таки решили уехать и начать все с нуля?

- Я это сделала из-за Димы (Дмитрий Яблонский – выдающийся виолончелист и дирижер – прим. автора). Мне хотелось для него другой судьбы. Чтобы никто не диктовал, куда ему ездить, где ему жить, чем заниматься, что играть. И слава Богу, он человек мира, говорит на семи языках, гастролирует по всему свету и решает сам, где ему лучше.

- Вам с трудом удалось получить разрешение на выезд, да и то после вмешательства мировых звезд. Но вы выезжали по израильской визе. Почему все-таки вы уехали в Америку?

- Когда мы еле-еле выползли из Советского Союза, все было очень сложно. Моя мама умерла во время отказа, и мы выехали с Димой, моим папой и урной с ее прахом, потому что я не хотела хоронить ее в Москве. Моя сестра к тому времени уже была в Америке. Мы очень хотели уехать в Израиль. Но сестра убедила меня ехать ближе к ней. Потому что сестра – это мой самый близкий человек.

- И через несколько месяцев вы уже выступали в Карнеги-холле, и вас назвали "лучшим секретом, который скрывал СССР".

- Да, мне повезло с менеджером. Меня позвали на прослушивание, и я его, конечно, прошла. И потом состоялся первый концерт.

- А как вы стали профессором самой престижной музыкальной школы в мире?

- Это очень просто. Про меня уже все знали. И меня пригласили просто потому, что у меня было имя и звание ассистентки профессора Московской консерватории. И я очень успешно преподавала в Джульярде на протяжении двадцати пяти лет.

- А это правда, что в последние годы в Америке вы столкнулись, по сути, с тем же Советским Союзом? Когда открыть рот нельзя, проявить инакомыслие нельзя, нужно следовать линии партии?

- Когда я только пришла в Джульярд, там были преподаватели старой закалки. Всегда были разговоры о музыке, о творчестве. Мы рассказывали друг другу байки о великих музыкантах. А потом, со временем, изменилась атмосфера. Она стала более политизированной, более нетерпимой, что ли. А так как петь в хоре я не умею, меня начали потихоньку выживать.

- Как?

- Ну, например, не давать учеников. Но это касалось не только меня. Это касалось всех, кто умел играть и обладал собственным мнением. То есть это касалось старой гвардии. Понимаете, это Америка, там нужно было себя продавать. А я к этому не привыкла. Я могла бы работать до сегодняшнего дня, но у меня такой характер, что я не могу что-то делать вопреки собственным принципам. И я ушла.

- По сути, вам пришлось во второй раз уехать по тем же самым причинам?

- Ну, с некоторыми поправками на время, страну и все прочее.

- И после этого вы решили переехать в Израиль.

- Конечно. Правда, сначала я пожила в Италии, а потом в Швейцарии. Но в итоге все-таки решила сделать алию. Я с семьдесят девятого года ежегодно ездила в Израиль. Сначала к своей тете, которая жила в кибуце. А потом просто в гости. Я очень любила Израиль. И когда наконец мы приехали в Израиль, и я увидела надпись "Добро пожаловать домой", я, конечно, плакала и чувствовала себя абсолютно счастливой.

- Ваша мечта сбылась?

- Да, конечно.

- А как же так вы из Америки решили переехать в наш провинциальный Израиль?

- Вот все спрашивают и страшно удивляются. Скромно говоря, мы состоялись в Америке и вполне могли бы себе позволить жить где угодно. Но я сделала совершенно сознательный шаг, потому что шла к нему много лет. Я на сто процентов чувствую себя дома. Хотя здесь очень жарко.

- Но Израиль очень суровая среда выживания, особенно для музыкантов. И, несмотря на ваши заслуги, начинать все сначала здесь непросто.

- Конечно. Но я хочу, чтобы израильские музыканты развивались в Израиле. Всем кажется, что нужно куда-то бежать, поступать в какие-то модные знаменитые школы. А можно все то же самое делать и здесь. В Израиле есть очень хорошие педагоги, которые получили классическое образование.

- Вы абсолютно уникальный человек. Потому что, приехав в Израиль после огромной мировой карьеры, вы и здесь вскоре стали очень востребованы.

- Да. Мне шестого декабря будет восемьдесят лет, и я даже сама не могу представить эту цифру. Но я очень много выступаю, причем играю трудные вещи.

- У вас потрясающая энергия! И она ведь проявилась с самого детства.

- Да, в детстве я была совершенно бешеной. Я страшно дралась, вела себя безобразно. Для моих учителей это был просто кошмар. Но я считаю, что нельзя подавлять творческую энергию ребенка. Сегодня мне бы дали таблетки и превратили в растение. А тогда считалось, что у меня просто такой неугомонный характер. Ведь энергия – это признак таланта. А попытка сделать ребенка удобным убивает его энергию, гасит его потенциал. Поэтому я всегда была сама собой. И, кстати, никогда не стеснялась своего возраста. Потому что я считаю, что не зря прожила свою жизнь, и нечего мне кокетничать.

- Но вы по-прежнему красавица! Кстати, это правда, что вы в свободное время любите копаться в земле и ходить по ювелирным магазинам?

- В земле – да. Я обожаю сажать растения, пересаживать из горшка в горшок цветы.

- А вам руки не жалко?

- А чего их жалеть? Ведь земля – она живая, я ее чувствую и напитываюсь ее энергией. Я обожаю ее и никогда не пользуюсь перчатками. А вот с ювелирными магазинами я закончила. Я теперь сама собираю бусы из натуральных камней. Потому что они тоже живые, я люблю их ощущать своими пальцами.

- Вы же еще заядлая собачница.

- Ой, да! Я обожаю собак. Мы приехали сюда с четырьмя собаками, но вскоре три из них умерли. А потом к нам прибежал один приблудный песик. Я его решила оставить себе и назвала Хамудик.

- Очень по-израильски!

- Да я вообще почти настоящая израильтянка!

Мы встретились с Оксаной у нее дома, где она живет вместе с мужем, собаками и двумя роялями. Оксана подарила мне бусы, которые она собрала своими руками, а я угостила ее печеньем из тхины с бобами какао собственного приготовления.

Кстати, совсем скоро, 11 декабря, Оксана Яблонская вместе с учениками выступит на концерте, посвященном ее юбилею. Такое событие нельзя пропускать!