«Куда девать грусть? Кто-то пьет, кто-то занимается спортом, кто-то постоянно скандалит.

Я пишу.

У меня, в отличие от большинства писателей, есть выбор. Я могу не писать».

Читаю и перечитываю строки «Романа, которого нет» Ксении Раз, и не могу – просто не в силах поверить, что нет - Ксюши. Она ушла ночью в Шошан-Пурим. Умерла во сне вскоре после выхода своей первой книги.

…Я помню Ксюшу 12-летней девочкой. 1990-й год. Команда Эдуарда Кузнецова готовится к выпуску первого номера израильской русскоязычной газеты «Время» («Это будет издание сугубо западного образца», - повторял Кузнецов, терпеливо доводя до идеала каждую рубрику, каждый раздел, каждую статью). Штатных работников в редакции относительно немного: Лев Меламид, Игорь Губерман, Антоша Носик, Аркан Карив, Анна Исакова… В деске, специально отведенном для русских «инопланетян» в здании «Маарива», мерцают экраны «Койот» - допотопных компьютеров-«динозавров».

В один из дней в помещение впорхнула светловолосая девочка-подросток.

«Моя младшая дочь – Ксюша», - представила ее Лариса Казакевич. К тому моменту мы твердо усвоили: Казакевич – богиня корректуры, ей и только ей подвластны все чудеса и таинства великого и могучего. Летом 1990 года Лариса, дочь известного советского писателя, лауреата Сталинской премии Эммануила Казакевича, совершила неслыханно дерзкий поступок: тайно бежала из Москвы в Париж с двумя детьми. Несовершеннолетними! То был самый натуральный побег: от мужа – преуспевающего, но спившегося вконец столичного журналиста; из опостылевшего «совка» с его двойными стандартами и ханжеской моралью. От себя. «Сюда мы никогда не вернемся, - предупредила Лариса детей. – Наше место в Израиле: там с 1973 года живет моя сестра».

Доктору Ольге Раз предстояло провернуть самую настоящую «военную операцию»: «репатриировать» старшую сестру с детьми, не получившими от отца разрешения выехать в Израиль на ПМЖ. Чтобы реализовать дерзкий – по стандартам 1990 года – план, Ольга обратилась за помощью в Кнессет.

Одна из депутатов (ее, к сожалению, уже нет в живых) рискнула помочь. В августе 1990 года Лариса с детьми сошла в аэропорту имени Бен-Гуриона с трапа самолета, прибывшего из Парижа, обняла сестру, с которой не виделась 17 лет, и с облегчением прошептала: «Вот мы и дома»…

Из «Романа, которого нет»: «Писать я начала в девять лет. Я писала детектив. Придумала запутанный сюжет, написала шесть глав. Собрала свою семью – маму, бабушку брата – вокруг стола и начала читать. Я прочитала:

- Швеция. Ночь. Тишина.

Раздался дикий хохот. Смеялись мама, бабушка, брат. Я была в полном недоумении. Вроде хорошее начало. Поэтичное…

После этого я пять лет не писала. Начала опять случайно. Мама работала в газете и предложила мне написать что-нибудь в молодежное приложение. Я написала статью про лесбиянок и гомосексуалистов. Меня приняли в молодежную редакцию. И я начала писать. Через год я остыла к этому занятию. Надоело. Писала редко, без охоты.

Мама корила. Я отмахивалась.

Прошло еще пять лет. Как-то меня встревожил один эпизод. Я написала рассказ. Он был грустен и неуклюж. Я разозлилась и написала еще один. Потом еще. И поняла, что стала писателем. Ну, пусть не Чеховым. Пусть не Довлатовым. Но все-таки…

И вот мне двадцать пять лет. В шкафу лежит гора газет с моими статьями. В столе – листки с короткими печальными рассказами. Я не знаю, зачем мне это нужно. Вроде не нужно совсем. Я всеми силами отнекиваюсь от близких людей, которые уверяют меня, что мне надо писать. Я говорю: «Я пишу». Но я не пишу. Я отколупываю от себя кусочки души и протягиваю их всем, кому интересно. Кто-то отворачивается, кто-то берет и внимательно разглядывает. Может быть, там, где я забираю у души, появляется что-то новое. Таким образом я себя обновляю. Мне больно, мучительно это делать, но душа просит. Что ж, пожалуйста, душа»…



Рецензия на «Роман, которого нет» была опубликована в газете «Вести» в конце февраля этого года, менее двух недель назад. «Перед вами текст нового русскоязычного прозаика, выросшего в Израиле! Целиком. Не приехавшего готовым автором из России, не ставшего здесь писателем, но ивритским – нет, явление русской прозы, сформировавшейся именно у нас в стране. Если хотите, некий феномен в истории великой литературы», - пишет Михаил Хейфец.

И вот я читаю «Роман…», ткань которого (листки с короткими печальными рассказами, белое и черное, свет и тьма) соткана из беззащитных кусочков души Ксюши. И я не в силах, просто не в состоянии поверить, что Ксюши нет.

Хотя… Раскройте «Роман, которого нет». И начните читать…