x
channel 9
Автор: Александр Мелихов Фото: 9 Канал

Размышления о Хрустальной ночи

В ночь с 9-го на 10-е ноября 1938-го развернулась кампания погромов, впоследствии поэтически окрещенная Хрустальной ночью. Только что по ТВ посмотрел фильм об этом, сопровождаемый припевом: как могло такое случиться в центре европейской цивилизации!

Как незаметно нам и себе внушили, что европейская цивилизация и антисемитизм две вещи несовместные…

В общем, если бы нам (и себе) не лгали, я бы не стал об этом вспоминать. Но что поделать, сами напросились.

Одно из перестроечных изданий “Черной книги” открывалось предвоенной речью Гитлера, в которой он обличал либеральный Запад: если-де они так жалеют евреев, то пусть и забирают их к себе, но они же их не впускают, потому что на самом деле знают им цену. Да и Стефан Цвейг, идеализировавший европейскую цивилизацию (что его в конце концов и погубило), очень впечатляюще пишет о том, как вчерашние профессора, врачи, адвокаты, предприниматели тщетно просиживают штаны во всевозможных консульствах в ожидании въездной визы: кому нужны нищие!

Добрая Англия, правда, впустила какое-то количество еврейских детей — но без взрослых дармоедов.

На Эвианской конференции гуманнейшие и могущественнейшие державы мира тоже беспомощно разводили руками. Как пишет Википедия, подавляющее большинство стран-участниц конференции заявили, что они уже сделали всё возможное для облегчения участи около 150 тысяч беженцев из Германии, Австрии и Чехословакии. Представитель США заявил, что по въездной квоте 1938 года для беженцев из Германии и Австрии США приняли 27 370 человек и этим исчерпали свои возможности. Аналогичную позицию заняли Франция и Бельгия. Канада и страны Латинской Америки мотивировали свой отказ в приёме беженцев большой безработицей и экономическим кризисом. Нидерланды предложили помощь по транзиту беженцев в другие страны. Великобритания предложила для размещения беженцев свои колонии в Восточной Африке (Эйхман одно время тоже надеялся выселить евреев на Мадагаскар), но отказалась пересмотреть квоту на въезд евреев в подмандатную ей Палестину (75 тысяч человек в течение пятилетнего периода — сотая часть нынешнего населения). Австралия отказалась впустить большое число беженцев, опасаясь возникновения внутриполитических межнациональных конфликтов, но согласилась принять в течение трёх лет 15 тысяч человек (при плотности населения меньше трех человек на квадратный километр). Из 32 государств только богатейшая Доминиканская Республика согласилась принять большое число беженцев и выделить необходимые земельные участки.

Заметьте, для страны со стапятидесятимиллионным населением сто пятьдесят тысяч человек — это одна тысячная еврея на душу населения, и все-таки даже эта тысячная доля оказалась неподъемной ношей…

Наряду со многими другими пошлостями, молва приписывает Черчиллю и такой афоризм: в Англии нет антисемитизма, потому что мы не считаем евреев умнее себя. Знаменитый американский писатель Филип Рот, десятилетиями разрабатывающий еврейскую тему, тоже признает, что в британской академической среде еврею вполне достаточно немножко стыдиться своего происхождения, и ему его за это тут же простят. А все потому, что в пору самого бурного зарождения наиопаснейшего антисемитизма — религиозного — англичанин-мудрец прибегнул к наиболее гуманной версии окончательного решения еврейского вопроса — к изгнанию. Вот как это излагается в энциклопедии Брокгауза и Ефрона.

“Приготовления к третьему крестовому походу оказались роковыми для английских евреев, пользовавшихся до тех пор сравнительно с другими государствами довольно сносным положением. Особенно пострадала тогда богатая еврейская община в Йорке. Судьба англ. евреев не улучшалась и при преемниках Ричарда, пока все они, наконец, после неимоверных страданий не были совсем изгнаны из Англии (1290). Лишь спустя более 350 лет им опять дозволено было селиться в Великобритании. Все эти преследования евреев христиане оправдывали ссылками на разные их прегрешения. Их стали считать проклятыми за то, что предки их за тысячу с лишком лет перед тем не признали и распяли Иисуса Христа. Привыкши видеть в каждом отдельном еврее богоубийцу и приписывая ему ненависть к Спасителю, многие объясняли находимые в гостиях красные пятна, признанные новейшею наукою своеобразным микроскопическим грибком, как кровавые пятна, происходящие якобы от уколов, сделанных евреями, — и за это страдало множество евреев. Когда стране угрожал неприятель, никто не сомневался, что лишенные отечества евреи служат ему соглядатаями и лазутчиками, и их признавали виновными без дальнейших доказательств. С таким же основанием евреям ставили в вину нашествие монголов (1240). В каждой беде виновных искали среди евреев. Исчезал ли где христианский ребенок, сейчас начинали ходить слухи, будто евреи умертвили его для употребления его крови в пасхальных опресноках, хотя еврейский закон в течение тысячелетий внушал и привил им глубокое отвращение ко всякой крови. Много бедствий причинила, напр., мирным еврейским общинам в Германии случайная смерть мальчика Симона в Триенте (1475), в которой, как положительно доказано, евреи были совершенно неповинны. Когда в XIV столетии (1348) так называемая черная смерть, перешедшая в Европу из Азии, похитила четверть европейского населения, придумана была нелепая сказка, будто евреи из ненависти к христианам отравляла колодцы. Ни светские, ни духовные государи, ни папские буллы (Иннокентий IV издал в 1247 г. в Лионе буллу, в которой он строжайшим образом осуждает все нелепые обвинения против евреев, в особенности в употреблении христианской крови), ни императорские охранные листы не могли спасти оклеветанных. Суеверие и предрассудки постоянно служили предлогом к грабежам и убийствам. Во многих местностях Германии евреи были поголовно истреблены (например в Силезии в 1453 г.).

…Так как наветы против Е. действовали как заразительная болезнь, переходящая с места на место, то положение Е. в Англии, Франции, Германии, Италии и на Балканском полуо-ве представляло одинаково печальную картину. Преследуемые Е. бежали на восток, в новые славянские государства, где царствовала веротерпимость. Здесь они нашли убежище и достигли известного благосостояния. Гуманный прием Е. нашли и в государствах магометанских”.

Так вот, оказывается, почему славянские варвары столкнулись с еврейским вопросом, — потому что народы цивилизованные свалили его решение на них. Чтобы потом выставлять им оценки. Как правило, неуды.

Но, может быть, прогресс цивилизации все-таки вел к исчезновению антисемитизма? Попробую перечитать классическую “Историю антисемитизма”, том второй — “Эпоха знаний” (Москва — Иерусалим, 1998) Льва Полякова, родившегося в Петербурге и состоявшегося как крупный историк во Франции, — перечитать, выделяя те суждения о евреях, которые несомненно можно считать представляющими одно из лиц европейской цивилизации благодаря либо популярности этих суждений, либо авторитету их авторов.
Итак…

Джон Толанд, “первый свободный мыслитель в истории Запада”, в 1714 году уже укорял англичан в “ненависти и презрении” к евреям, — в презрении, заметьте, не в зависти к их уму. Нищая, но гордая Джен Эйр так отвечала возлюбленному, предлагавшему ей половину своего огромного состояния: “Уж не думаете ли вы, что я еврей-ростовщик, который ищет, как бы повыгоднее поместить свои деньги?” Где тут видна зависть? И почему бы этой почти святой страдалице, готовой скорее умереть, чем поступиться принципами, не сказать просто “ростовщик”, не еврей? Тем более что евреи в романе больше ни разу не поминаются?

В век Просвещения Мэтью Тиндал в нашумевшей книге упрекал евреев не только в жадности, но и в кровожадности: даже испанцы не могли бы перебить такую массу индейцев, если бы не находили примера в ветхзаветных преступлениях евреев, а Уильям Уорбертон доказывал истинность Откровения тем, что Всевышний избрал для этого “самый грубый и подлый народ среди всех народов мира”. Однако ни среди хулителей, ни среди защитников евреев об их уме никто ни разу даже не заикнулся.

Наполеон, сосредоточивший в своей личности героическую грезу французского народа: “Евреи — это подлый, трусливый и жестокий народ”, — но хотя бы ослабить “поразившее его проклятие” можно лишь путем смешанных браков: “Большое количество порочной крови может улучшиться только со временем”. Однако для этого нужно разрушить изоляцию евреев, сделав их обычными гражданами, — что и побудило Наполеона даровать евреям гражданское равенство. В поисках нового органа, посредством которого он мог бы влиять на евреев разных стран, новоиспеченный император задумал собрать в Париже Великий Синедрион; из затеи ничего не вышло, но звон покатился. “Англия была также основным центром пропаганды французских эмигрантов, решительно настроенных, как и все эмигранты, выступать в роли политических подстрекателей. Главный печатный орган эмиграции “Л’Амбигю” в 1806 — 1807 годах посвятил целую дюжину статей Великому Синедриону” и в конце концов открыл, что “узурпатор сам был евреем”. А через пятьдесят лет более пятидесяти английских и американских авторов независимым образом “пришли к выводу, что Антихрист уже пришел в образе Наполеона III и что он уже заключил союз с евреями!”

Правда, в самой Великобритании периода расцвета “навязчивый страх “еврейского завоевания” был несовместим с блистательной уверенностью подданных королевы Виктории, хозяев морей и мировой торговли”. Тем более что “британские евреи никогда не проявляли со своей стороны никаких поползновений связать свои интересы с “левыми” или “трудящимися классами””: пока у англичан не было опасений за свое доминирование, не повышался и градус антисемитизма. Да и в художественной литературе еврей был всего только мерзким, как диккенсовский Фейджин, или трусливым, как вальтерскоттовский Айзек, но не агрессивным.

Правда, когда Дизраэли начал открыто упрекать христиан в том, что они, получив свою религию из рук евреев, не испытывают к ним никакой благодарности, Карлейль возмущался его “еврейской болтовней” и задавал вопрос, “как долго Джон Буль будет еще позволять этой бессмысленной обезьяне плясать у себя на животе?” Он также называл оппонента “проклятым старым евреем, который не стоит своего веса в свином сале”.

Словом, мелочи. Но вот когда Джон Буль почувствовал не просто досаду, но реальный страх…

Уже 23 ноября 1917 года в лондонской “The Times” можно было прочесть, что “Ленин и многие его соратники являются авантюристами немецко-еврейской крови на службе у немцев”. И далее любые антисемитские фальшивки немедленно перепечатывались в солидной английской и американской печати, обретая недоступную им прежде респектабельность.

Когда финансист Кассель после младотурецкой революции был приглашен в Константинополь для реорганизации османской финансовой системы, в английской печати разыгралась кампания, приписывающая турецкую революцию “иудео-сионистскому заговору, по мнению “The Times”, или иудео-масонскому заговору, по мнению “The Morning Post”… В 1918 году британский посол в Вашингтоне сэр Сесил-Райс распространял эту информацию как совершенно достоверную и сравнивал в этом отношении Октябрьскую революцию с младотурецкой”.

Когда в 1912 году разыгрался рядовой финансовый скандал “дело Маркони”, к коему оказались причастны два высокопоставленных еврея (впоследствии полностью оправданных), Честертон даже в 1936 году уверял, что “дело Маркони является водоразделом в английской истории, который можно сравнить лишь с Первой мировой войной”.

Это уже похоже на психоз: мировая катастрофа с десятками миллионов убитых и какая-то жалкая афера! Но, увы, в ситуации опасности именно психоз становится нормой, а душевное здоровье исключением. Неудивительно, что уайтчепелская еврейская рвань сравнивалась с захватнической армией — видно, еврейские портные с перепугу показались умнее англичан.

Разумеется, начало военных действий удесятерило уровень страха, а следовательно, и юдофобии, хотя в Англии евреи кричали о своем патриотизме ничуть не менее пылко, чем в других странах, а торпедирование “Лузитании” в мае 1915-го и вовсе “привело к слиянию массовой ксенофобии с изысканным антисемитизмом элиты”. Остановлюсь лишь на паре наиболее элитарных эпизодов. Лорд Роберт Сесил писал о будущем первом президенте Израиля Хаиме Вейцмане, что его энтузиазм “заставлял забывать о его отталкивающей и мерзкой внешности”, а Джозеф Чемберлен, вероятно, упустив из виду, что имеет дело с евреем, заявил итальянскому министру иностранных дел Сиднею Соннино, что он презирает лишь один народ — евреев: “Они все по природе трусы”.

Декларация Бальфура о возрождении еврейского “национального очага” в Палестине тоже была принята с оглядкой на воображаемое могущество евреев, которое в отношениях с Гитлером им впоследствии почему-то не помогло. Высокопоставленные чиновники даже утверждали, что если бы декларацию опубликовали чуть раньше, то евреи бы не устроили революцию в России. “С весны 1917 года газета “The Times” стала выступать в качестве посредника между черносотенцами и британской элитой”, а через два года ее российский корреспондент сообщил, что большевики установили в Москве “памятник Иуде Искариоту”. Знаменитый же эссеист Честертон предостерегал английских евреев, что если они “попытаются перевоспитывать Лондон, как они уже это сделали с Петроградом, то они вызовут такое, что приведет их в замешательство и запугает гораздо сильнее, чем обычная война”. Пусть они говорят, что хотят, от имени Израиля, “но если они осмелятся сказать хоть одно слово от имени человечества, они потеряют своего последнего друга”.

“Лондон возглавил антибольшевистский крестовый поход. Естественно, британские военные и агенты пытались найти поддержку у своих прежних русских братьев по оружию и мобилизовать их на службу общей цели; понятно, что британцы при этом прониклись их взглядами и методами. Летом 1918 года британские войска, высадившиеся на севере России, разбрасывали с самолета антисемитские листовки; в дальнейшем эта практика была запрещена. Но взгляд на коммунистический режим преподобного Б. С. Ломбарда, капеллана британского флота в России, был включен в официальный доклад, немедленно опубликованный по обе стороны Атлантики”. В докладе говорилось, что большевизм направляется международным еврейством, а национализация женщин уже в октябре 1918-го являлась свершившимся фактом.

В1920-м году “официальными типографиями Его Величества” были напечатаны и “Протоколы сионских мудрецов”, и в том же году главный столп британского консерватизма Уинстон Черчилль опубликовал большую статью, в которой разделил евреев на три категории: лояльных граждан своих стран, сионистов, мечтающих восстановить собственную родину, и международных евреев-террористов. “То, как Черчилль описывал эту третью категорию, граничило с бредом, и самые исступленные антисемиты могли здесь что-то для себя почерпнуть. Так, евреи, относящиеся по Черчиллю к третьей категории, обвинялись в том, что, начиная с XVIII века, готовили всемирный заговор. В поддержку этого обвинения он цитировал сочинение некоей Несты Вебстер об оккультных источниках Французской революции. Он уверял также, что в России “еврейские интересы и центры иудаизма оказались вне границ универсальной враждебности большевиков”. Оставив в стороне “бесцветных ассимилированных евреев”, Черчилль приписал Троцкому проект “коммунистического государства под еврейским господством”. Гитлер в “Моей борьбе” выразил полное согласие с этой версией.

Чтобы избежать более чем заслуженных обвинений в юдофобии, Черчилль во вступлении к его борьбе исполнил короткий гимн во славу евреев: они представляют собой самый замечательный народ из всех, известных до нашего времени (неужто они умнее даже и англичан?!), однако ни у какой другой национальности двойственность человека не проявляется с большей силой и более ужасным образом, и вот в наши дни этот удивительный народ создал иную систему морали и философии, которая настолько же глубоко проникнута ненавистью, насколько христианство — любовью.

Этот гимн тоже можно включить в памятку юдофоба, ибо источником антисемитской химеры в ее современном варианте является греза о еврейской исключительности. Чрезмерная ненависть — следствие страха перед преувеличенным могуществом.

Примеры можно и дальше множить и множить, но все они иллюстрируют одну и ту же закономерность: ни ум, ни талант, ни образование, ни уважение к законам, ни чистоплотность, ни вежливость и никакие другие достоинства, которые нам будет угодно включить в джентльменский набор цивилизованного человека, не уничтожают антисемитизма, но лишь отыскивают для него все новые и новые респектабельные формы.

Пробежимся хотя бы по самым громким именам и острым ситуациям.

Франция. Мадам де Севинье: “Поразительна та ненависть, которую они вызывают. Что является источником этого зловония, заглушающего все остальные запахи?” Вольтер: “Вы обнаружите в них лишь невежественный и варварский народ, который издавна сочетает самую отвратительную жадность с самыми презренными суевериями и с самой неодолимой ненавистью ко всем народам, которые их терпят и при этом их же обогащают”. Мишле: “Они не догадываются, например, что в Париже есть десять тысяч человек, готовых умереть за идею” (это о еврейском корыстолюбии). Тьер: “Они имеют в этом мире гораздо больше власти, чем сами это признают, в настоящее время они выступают с требованиями, обращенными ко всем иностранным правительствам”. Гюго: “Больше нет презрения, больше нет ненависти, потому что больше нет веры. Огромное несчастье!” (ну, с тем, что больше нет ненависти, главный французский романтик явно поспешил). Фурье о нежелании евреев есть некошерную пищу даже в высшем обществе: “Этот отказ принимать пищу со стороны главы евреев разве не подтверждает подлинности всех гнусностей, в которых их обвиняют, среди которых есть и принцип, что красть у христианина не воровство?” Лебон: “У евреев не было ни искусств, ни наук, ни промышленности, ничего, что образует цивилизацию”. Баррес: еврейские финансисты составляют тайное правительство и торгуют самой Францией (это притом, что евреи не составляли и двух десятых процента населения Франции).

Этот список можно длить и длить, переходя из страны в страну. Кант: “Палестинцы, живущие среди нас, имеют заслуженную репутацию мошенников по причине духа ростовщичества, царящего у большей их части”. Фихте: “Чтобы защититься от них, я вижу только одно средство: завоевать для них землю обетованную и выслать туда их всех”. Гегель: “Трагедия евреев вызывает лишь отвращение. Судьба еврейского народа — это судьба Макбета”. Шопенгауэр: “Родина еврея — это другие евреи”. Гердер: всевозможные еврейские заправилы — “это бездонные болота, которые невозможно осушить”. Гете о еврейском равенстве: “Последствия этого будут самыми серьезными и самыми разрушительными… все моральные семейные чувства, которые опираются исключительно на религиозные принципы, окажутся подорванными этими скандальными законами”. Бисмарк: “Я признаю, что одна только мысль о том, что еврей может выступать в роли представителя августейшего королевского величества, которому я должен буду выказывать повиновение, да, я признаю, что одна эта мысль внушает мне чувство глубокого смущения и унижения”. Вагнер: “Я считаю еврейскую расу прирожденным врагом человечества и всего благородного на земле; нет сомнения, что немцы погибнут именно из-за нее”. Ницше: “Я еще никогда не встречал немца, который бы любил евреев”. Трейчке: “Евреи — это наше несчастье”.

Первая мировая война вместе с патриотической экзальтацией евреев всех стран, как и всякий военный психоз, произвела и взрыв юдофобии, вовсе не порожденной, но лишь доведенной до государственной откровенности Адольфом Гитлером в расовых законах 1933 года. В статье “Томас Манн в свете нашего опыта” (“Иностранная литература”, №9, 2011) Евгений Беркович приводит запись из дневника Волшебника, сделанную через три дня после их публикации:

“Евреи… В том, чтобы прекратились высокомерные и ядовитые картавые наскоки Керра на Ницше, большой беды не вижу; равно как и в удалении евреев из сферы права — скрытное, беспокойное, натужное мышление. Отвратительная враждебность, подлость, отсутствие немецкого духа в высоком смысле этого слова присутствуют здесь наверняка. Но я начинаю предчувствовать, что этот процесс все-таки — палка о двух концах”.

Запись через десять дней: “Возмущение против евреев могло бы найти у меня понимание, если бы утрата контроля со стороны еврейского духа не была столь рискованной для духа немецкого и если бы не немецкая глупость, с помощью которой меня стригут под ту же гребенку, что и евреев, и изгоняют вместе с ними”.

Как тут не вспомнить, что в девятисотые Томас Манн вместе с братом Генрихом активно сотрудничал в откровенно антисемитском журнале, а в двадцатые революцию в России тоже называл иудобольшевизмом.

В демократической Америке антисемитизм на рубеже веков проявлялся больше в разделении клубов, отелей и учебных заведений на еврейские и христианские, — лишь после русской революции, как и повсюду, началось настоящее беснование, возглавленное Генри Фордом, достойным служить символом Америки не в меньшей степени, чем Томас Манн символом Европы. Блестящий литературный критик Генри Менкен писал в 1920-м году: “Их дела отвратительны: они оправдывают в десять тысяч раз больше погромов, чем реально происходит во всем мире”.

Впоследствии юдофобия пошла на убыль вместе с военным психозом, но все-таки когда понадобилось не просто про них забыть, но еще и оказать помощь европейским евреям, она снова ощетинилась. Вероятно, многие и сейчас прочтут с изумлением роман американского еврея и знаменитого драматурга Артура Миллера “Фокус”, написанный в 1945 году по горячим следам событий, изображенных в манере крепкой очеркистики. Вот-вот окончится война, но благонамеренный стопроцентный американец мистер Ньюмен никак не обретет мира в душе. В нью-йоркском метро он прочитывает на стальной колонне: Жиды развязали ВОЙНУ. И чуть ниже: бей жидов бей жи.

Вот и его сосед Фред, “неповоротливый хряк”, говорит “именно то, о чем ты думаешь сам, но сказать не решаешься”. А говорит он, в частности, что кондитер Финкелстайн мало того, что сам въехал в их “чистый” квартал, так еще и родственников с собой перетащил: “Нужно устроить им тут веселую жизнь, они живо чемоданы соберут”.

Мистера Ньюмена всякое насилие коробит. Но…

“Для него еврей был прежде всего обманщиком. По определению. Только этот смысл всегда и был неизменным. Потому что бедные евреи вечно норовят притвориться, что они беднее, чем есть на самом деле, а богатые — что они богаче. Когда ему случалось проходить мимо еврейского дома, за неряшливыми занавесками на окнах ему неизменно мерещились спрятанные деньги, и немалые. Если он видел еврея за рулем дорогого автомобиля, ему тут же приходило неизбежное сопоставление с черномазым, который едет на дорогой машине. С его точки зрения, благородных традиций, которые все эти люди пытались так или иначе выставить напоказ, им просто неоткуда было взять. Если бы у него самого завелся роскошный автомобиль, никто бы даже на секунду не усомнился в том, что он от рождения привык к роскоши. И любой нееврей выглядел бы так же. А еврей никогда. В домах у них вечно стоит вонь, а если ее там нет, то исключительно по той причине, что хозяева не хотят казаться евреями. Он был уверен: если они и делают что-нибудь порядочное, то никак не от души, а только для того, чтобы втереться в доверие к порядочным людям. Эта уверенность жила в нем от рождения, с тех пор как он жил в Бруклине и буквально в квартале от его дома начинался еврейский район… Лицемеры, жулики. Все до единого”.

Собственно, американское воображение дополнило этот вполне традиционный портрет лишь одной пикантной деталью — “животным вожделением к женщине”, о коем говорит “их смуглая кожа и темные веки”.

После 1933 года, когда евреям уже не просто чинили неприятности, а прямо убивали, Американский легион и Союз ветеранов требовали полного запрета на въезд беженцев. И организации эти были отнюдь не слабые: пара миллионов членов, включая чуть ли не треть конгресса, да еще поболе того единомышленников охватывали десятки, если не сотни мелких структур. Это если говорить об активистах. Но их желание закрыть страну разделяли примерно две трети рядовых граждан.

Этим мнением, да, мнением народным создавался чиновничий саботаж, усилиями которого за время войны даже весьма нещедрая квота в двести с лишним тысяч душ была реализована лишь на десятую часть. Осквернение еврейских кладбищ, свастики на стенах синагог и еврейских магазинов, избиения, на которые полиция закрывала глаза, антиеврейские листовки, карикатуры, надписи на этом фоне выглядят уже сравнительно невинными забавами. По некоторым опросам, больше половины американцев считали, что евреи в США забрали слишком много власти, и даже “Новый курс” Рузвельта называли “Еврейским курсом” (“New Deal” — “Jew Deal”); правда, лишь треть этой половины готова была на деле принять участие в антиеврейской кампании, тогда как остальные соглашались только отнестись к этому с пониманием.

В таком окружении даже после войны авторитетные еврейские организации в Нью-Йорке отвергли предложение о создании мемориала Холокоста, предпочитая не напоминать ни о своих успехах, ни о своих бедствиях.

Я ворошу эти малоприятные воспоминания не для того, чтобы растравить старые обиды. Мысль моя совсем другая: славны бубны за горами. Сказки о заморских рыцарях без страха и упрека никак не помогут поладить с теми соседями, с которыми свела судьба, зато разладить ревностью существующее равновесие они очень даже могут, порождая несбыточные мечты и неосуществимые требования: реальные достижения не могут выдержать сравнения с грезой.

Да, слово pogrom вошло в английский язык после погромов Первой русской революции, у англичан не нашлось своего словечка для собственных, несколько более ранних деяний, о которых пишет “Электронная еврейская энциклопедия”:

“Относительно спокойное существование евреев Великобритании пришло к концу под влиянием чувств, вызванных в христианском населении крестовым походом Ричарда I. Во время его коронации еврейский квартал в Лондоне был разграблен и многие евреи убиты (сентябрь 1189 г.). Весной следующего года волна еврейских погромов прокатилась по всей стране. В Йорке почти все евреи во главе с Иом Тов бен Ицхаком из Жуаньи покончили с собой, а остальные были уничтожены погромщиками (16–17 марта 1190 г.). Еврейские общины Великобритании долго не могли оправиться от этого удара”.

Нацистам очень пригодились и филиппики Лютера из его памфлета “Евреи и их ложь”.

“Солнце никогда не светило над более кровожадным и мстительным народом, чем этот, вообразивший себя Божьим народом, которому было заповедано убивать и поражать язычников”.

“Прежде всего, их синагоги или школы следует сжечь, а то, что не сгорит, нужно закопать и покрыть грязью, чтобы никто и никогда не смог увидеть ни камня, ни оставшейся от них золы”.

“Во-вторых, я советую сровнять с землей и разрушить их дома. Ибо в них они преследуют те же цели, что и в синагогах. Вместо (домов) их можно расселить под крышей или в сарае, как цыган”.

Можно дойти и до “в-седьмых”…

В общем, Холокост готовили всем миром. Точнее, всем цивилизованным миром.

Хорошо бы, конечно, закрыться от этого кошмара, отправив его в варварское прошлое, да только никакого прошлого нет, есть одно сплошное настоящее. Что было, то и будет, что делалось, то и будет делаться — это лучше всех должны вроде бы затвердить те, с кем это будет делаться. Но как раз у них-то и есть наиболее веские причины закрывать глаза на неприятные факты. Именно им хочется видеть себя представителями той цивилизации, которая уже бесчисленное количество раз демонстрировала, что они для нее лишь пешки в ее собственной игре.


Источник: "МАСТЕРСКАЯ"

Автор: Александр Мелихов

Математик, писатель, зам. главного редактора журнала "Нева"
comments powered by HyperComments