Сказывают, будучи совсем мелким, когда слышал музыку, я переставал истерить и делать под себя.

В три года - стоял под дверью соседки Евгении Петровны, по прозвищу Евгешка. Она давала ученикам уроки на пианино.

Родители мои ее боялись, попивала втихаря, бывала крута. Думали, а вот прищемит мне башку или пнет дверью, и гнали меня в комнату.

Там над койкой с шариками висел репродуктор и пел: то березка, то рябина.

Однако же в четыре, еще даже Сталин не помер, Евгешка пустила меня в свой эдем, где стоял черный бегемот с белыми зубами, "Красный Октябрь": ну, играй жидёнок!

Она закуривала "Казбек". Я тыкал одним пальцем то, что любил. Евгешка выпускала дым и удивлялась - она это тоже любила. Из-за убитого на войне прямо под Берлином мужа.

И мы пели прокуренным альтом и дискантом: вот солдаты идуу-у-т по степи опалё-ё-нной, тихо песню пою-ю-ют про березки да клены.

Знаешь что, заходи, играй, когда хочешь... А мне разрешат?.. Я сказала, придурок, едрёныть, я не буду двери запирать.

Теперь я думаю о том, что солдаты все еще идут сквозь нас над Мосфильмом и Шаболовкой и по склонам Галиля, мимо, куда-то в облака.

Туда, где, возможно, теперь находится Евгешка.

И наша родня, еврейская и русская, вокруг нее летает.

А кто-то все еще жив, давно друг другу все простили.

Вот, бубним любимое, тыча пальцем по клавишам.

И пытаемся вести себя так, чтобы солдатам в степи за нас не было стыдно.

Источник: Facebook