Из сборника Иосифа Шкловского “Эшелон”

Я познакомился с ним в сентябре 1938-го в очереди на прием к инспектору Наркомпроса тов. Кожушко.

Просидев в очереди два часа, я захотел перекусить и, поднявшись со стула, сказал сидящему впереди меня пареньку, что иду в буфет. “Купите, пожалуйста, и мне что-нибудь — я ведь уже у самой двери!”, — попросил он.

Я вдруг вспомнил этого молодого человека — он держал со мной вместе экзамены в аспирантуру ГАИШ. Был он ленинградец, поэтому в МГУ я его раньше не встречал. Вернувшись из буфета, я протянул коллеге вполне приличный бутерброд с копченой колбасой. Велико же было мое изумление, когда паренек, что-то мямля, бутерброд не взял. “Но ведь отличнейшая же колбаса”, — растерянно произнес я. От еще большей неловкости нас спасла раскрывшаяся дверь кабинета тов. Кожушко, поглотившая стремительно ретировавшегося от меня странного человечка. “Вегетарианец какой-то”, — тупо подумал я, дожевывая его колбасу.

После визита к Кожушко мы вышли с новым знакомцем на Чистые Пруды и я спросил: “А почему, собственно говоря, вы не взяли бутерброд?” Ответ поверг меня в крайнее изумление: “Я не ем колбасу по религиозным убеждениям”. Вот это да! Я стал жадно расспрашивать — как он остался настоящим евреем в эпоху, которую слишком мягко называли “реконструктивным периодом”?

Паренька звали Матес. Матес Менделевич Агрест. Так же, как и я, он родился в маленьком городке, только не на Украине, а в Белоруссии, на Могилевщине. С пяти лет был определен в хедер, потом стал учиться в иешиве. Для него и его сверстников время как бы остановилось. На дворе бушевали грозы гражданской войны, бандитизма, НЭПа, начинались пятилетки, ломался тысячелетний уклад жизни. Но заучившиеся, бледные, как тени, мальчики упрямо изучали средневековую талмудическую премудрость. И как изучали! У них был 10 — 12-часовой распорядок дня.

В 15 лет Матес стал дипломированным раввином! А на дворе был грозовой 1930 год — год Великого перелома. И маленький новоиспеченный раввин оказался не у дел. Буря времени разметала родной дом, и Матес очутился в Ленинграде фактически без средств к существованию, даже без знания русского языка. Что делать? Как найти себя в этой новой страшной жизни, оставаясь в то же время самим собой?

И он нашел себя. И остался собой, то есть ортодоксальным евреем. В немыслимых условиях стал готовиться к поступлению в Ленинградский университет на его знаменитый математико-механический факультет. Прошу учесть, что никаких светских предметов, кроме начал арифметики, в хедере и в иешиве не проходили, так что он овладевал знаниями, что называется, с нуля. Не забудем, что заниматься приходилось урывками, так как надо было работать разнорабочим, чтобы прокормить себя и хоть крохи посылать родителям. Для подготовки в университет ему потребовалось немногим более года.

Как объяснить такой феномен? Прежде всего, вероятно, гипертрофированно развитой традиционным еврейским образованием способностью к абстрактному мышлению.

Кроме того, я полагаю, что после Талмуда и комментариев к нему всякие там физики и истории выглядят не так уж трудно. Он блистательно сдал все экзамены и... провалил русский язык. Тем не менее — прошу внимания, товарищи, — Матес Менделевич был принят в Ленинградский университет как... еврей, для которого русский язык не является родным. В наше озверелое время читающий эти строки рассмеется. Чему смеетесь?

Учась в университете, он нашел для себя идеальную работу: в публичной библиотеке разбирал средневековые еврейские рукописи эпохи кордовского халифата. Он досконально изучил удивительную еврейско-арабскую культуру, процветавшую на юге Испании 10 веков назад. Таким образом, я шел по Чистым Прудам не просто с раввином, а с ученейшим раввином — моим ровесником.

Мне тогда было 22 года...

Очень быстро после того, как нас приняли в аспирантуру ГАИШ, мы стали друзьями. В этом году (новелла написана в 1981-м, — прим. ред.) нашей дружбе исполнится 43 года — и каких! Все эти десятилетия Матес скрупулезно исполнял предписания еврейского закона, что было (и есть) — ой как непросто! Перед войной он женился на еврейской девушке из традиционной, ставшей уже редкостью, семьи. Они жили под Москвой, в Удельной, в “подмосковном Бердичеве”, вместе с тестем — правовернейшим старым евреем — и столь же традиционной тещей. Это был удивительный в советское время осколок шолом-алейхемовской Касриловки…

Вместо послесловия

В 1940-е Матес Агрест был участником советского ядерного проекта в Арзамасе-16, откуда был изгнан из-за слишком явно проявлявшихся религиозных убеждений.

По воспоминаниям Шкловского, его друг был математиком-расчетчиком, работавшим со всеми знаменитыми физиками — авторами первой советской атомной бомбы.

Астрофизик Шкловский не мог принять в друге лишь его увлеченность теорией о посещении пришельцами нашей планеты, подтверждение чему Агрест искал в Торе. Утверждая, например, что Содом и Гоморра были разрушены в результате ядерного взрыва, произведённого инопланетянами. Матес Менделевич пережил Шкловского на 20 лет и скончался в США в 2005 году.

Источник: "Хадашот"