Повздоривший с соседями и склонный к агрессии пенсионер в Израиле или Германии имеет доступ к кухонному ножу, которым он может ранить двоих. В США он покупает полуавтоматический АК-47 с увеличенным магазином.

В далеком 1949 году 28-летний Говард Унру, проживавший с матерью в городке Камден, Нью-Джерси, решил поехать в кино. Увы, его задержала пробка. Он опоздал на свидание с другом. После обильного возлияния в баре он в три часа ночи вернулся домой и увидел, что негодяи-соседи, которых он давно ненавидел, испортили новый забор. Это стало последней каплей. Проснувшись утром, он отомстил им всем: убив тринадцать человек и ранив троих, он вступил в перестрелку с полицией, сдался и был арестован. Вошел в историю как первый “массовый расстрельщик”, mass shooter. Термин, который в последние лет тридцать никогда не исчезает им американских СМИ больше чем на неделю.

ФБР определяет массовый расстрел как эпизод убийства или ранения с помощью огнестрельного оружия более чем четырех человек. Массовые расстрелы происходят в разных странах: в Индии, в Израиле, в Уганде, даже в тихой Финляндии. Но нигде они не происходят так часто, как в США. И в абсолютных цифрах, и на душу населения. В США живет около пяти процентов населения земли, а массовых расстрелов – каждый третий в мире. Последний, самый жуткий, с наибольшим количеством жертв – 1 октября 2017, в Лас-Вегасе. 59 человек погибли, более пятисот ранены.

Но массовые расстрелы – это лишь витрина проблемы. Если мы посмотрим на количество убийств на душу населения в США, то может показаться, что все не так плохо: гораздо лучше, чем в России или Бразилии, не говоря уже про Сальвадор или Венесуэлу. Однако если мы сравним США со странами, которые ближе всего в социально-экономическом, культурном и политическом смысле, картина вырисовывается удручающая: при 4,88 убийств на 100 000 человек в США, в соседней Канаде – 1,68. В Германии – 0,85. В Австралии – 0,98. В Британии – 0,92. В Швейцарии – 0,69. В Израиле – 1,36. Список можно продолжить. Если мы посмотрим на возможные причины, трудно не заметить ту, что мгновенно выскакивает вперед, как закон природы из множества данных у Бэкона: легкодоступность огнестрельного оружия. В США на 100 человек приходится более 112 стволов. В Канаде – 30,8. В Германии – 30,3. В Швейцарии – 24,45. В Израиле – 7,3. Повздоривший с соседями и склонный к агрессии пенсионер в Израиле или Германии имеет доступ к кухонному ножу, которым он может ранить двоих. В США он покупает полуавтоматический АК-47 с увеличенным магазином.

Поскольку хорошо организованное ополчение необходимо для безопасности свободного государства, право народа (people) хранить и носить оружие не должно нарушаться.

Противники свободного ношения оружия отмечают, что поправка не говорит о праве каждого гражданина: английское “people” в данном контексте скорее обозначает “народ”, чем “люди” — контекст говорит об ополчении, а не фермере Джо, который имеет право на пулемет, чтобы утихомирить разбушевавшихся пастухов-ковбоев. Однако аргумент этот слабенький: последние двести лет суды однозначно толкуют поправку как гарантирующую каждому американцу право владеть, носить и при необходимости – использовать огнестрельное оружие.

Именно таким правом и воспользовалась госпожа Лэнза, собравшая в своем доме арсенал, не посрамивший бы группу террористов-подпольщиков. В 2012-м году ее двадцатилетний сын, Адам Лэнза, убил ее и, вооружившись винтовкой и пистолетами из оружейной матери, расстрелял еще двадцать шесть человек – детей и учителей в школе Сэнди Хук в благополучном Коннектикуте. Потом застрелился сам.

Доводы “За” и “Против”

Многочисленные сторонники широкого толкования Второй поправки предлагают несколько аргументов в защиту права на владение оружием. В свое время Вторая поправка была введена для того, чтобы гарантировать населению защиту от государственной тирании: с регулярной британской армией американские поселенцы справились именно с помощью ружей. Правда, французский флот тоже помог – но это в официальный канон государствообразующих мифов не вошло. Второй аргумент – личная безопасность. Будь у старухи-процентщицы 9-миллиметровый револьвер, тщедушный Раскольников побоялся бы на нее вот так, с топором. Да что там с топором – он и плату за пансион вносил бы исправно. Есть еще более экзотические доводы. Например: вооруженное общество – это вежливое общество. Сосед трижды подумает, стоит ли вам хамить, если будет подозревать, что у вас за шкафом стоит полуавтоматическая винтовка в оптическим прицелом.

Доводы эти не выносят серьезной критики. Попытки народа воевать с современным государством посредством винтовок и пистолетов навряд ли увенчаются успехом: супротив танков и реактивных штурмовиков даже самая крутая лучшая винтовка не эффективнее пращи. Будь у Раскольникова револьвер, старухе не помог бы и пулемет: он бы ее из-за угла шлепнул, быстро и картинно. Что же до вежливого общество под дулом пистолета, то это скорее черный юмор, нежели аргумент.

Не не слишком ли быстро мы разделались с личной безопасностью? Да, от подстерегающего тебя за углом Раскольникова ты не защитишься с помощью пистолета. Однако здравый смысл подсказывает, что если у тебя есть пистолет, ты сможешь эффективнее защитить себя и своих близких от грабителя, пытающегося проникнуть в твой дом ночью. От пьяного насильника, который, агрессивно жестикулируя, движется на тебя на ночной стоянке. От разбушевавшегося супруга, наконец, который замахнулся на тебя разводным ключом. После последних выборов в США увеличилось количество людей либеральных убеждений, купивших пистолет. Афроамериканцы, обычно не питающие особой любви к огнестрельному оружию, тоже стали вооружаться. Их трудно не понять: перспектива горящего креста перед твоим домом представляется гораздо более реальной после картинок бушующих ксенофобских толп на митингах Трампа. Я не удивлюсь, если выяснится, что подобная тенденция появилась среди американских евреев после нацистского маршей в Шарлоттсвилле. На микроуровне, быть может, аргумент о персональной безопасности имеет смысл.

Исследования, однако, изучающие связь между владением оружием и личной безопасностью, указывают на то, что чем больше в обществе оружия, тем общество менее безопасно – и это тот самый макроуровень, от которого не убежишь. Обзорная статья в Scientific American от 1 октября 2017 года демонстрирует, что большинство научных исследований приходят именно к такому выводу. Понятно, почему: пистолет в руке хорошего парня поможет лишь в том случае, когда его нет в руке плохого парня. Того самого Раскольникова, пьяного насильника, разбушевавшегося супруга. Если у плохого парня он есть, то обычно побеждает именно он, плохой. Огнестрельное оружие – оружие нападения, а не обороны. Это не щит и не бронежилет. Это и не автомобиль. С помощью последнего тоже можно убить немало людей, как показали последние теракты, но с огнестрельным оружием не сравнить: машине нужно шоссе, и банальный бетонный куб ее легко остановит. Да, убивают люди, а не винтовки (еще один аргумент) – но винтовки дают им возможности, которых нет ни у арбалета, ни у грузовика. К тому же, чтобы водить грузовик, нужно пройти серию тестов – это не право, но привилегия, как ношение оружия в Израиле. Купить же пистолет или винтовку в США может каждый. И если магазин должен проверить, что покупателя нет в базе тех, кому ношение оружия запрещено по причинам психиатрическим или криминальным, то на многочисленных ярмарках оружия никаких проверок нет вовсе. Да и тому, кому нельзя, в стране с сотнями миллионов стволов на порядок легче добыть пистолет, чем в стране, где оружия за шкафами и в багажниках гораздо меньше.

Оружие как бизнес:

Так почему же, несмотря на очевидную слабость аргументов в защиту всеобщего обладания оружием, у него столько сторонников, и в США, и за ее пределами? Почему после того, как алиментщик Майкл Морган МакДермотт, разозлившись на налоговую инспекцию и работодателя, застрелил из АК-47, винтовки и пистолета семеро своих коллег, Конгресс США не ограничил возможности потенциальных МакДермоттов вооружаться как Рембо? Почему американское общество не протестовало, как оно умеет?

Есть те, кто пытаются ответить на этот вопрос посредством анализа бизнес-интересов. Оружие и аммуниция в США – огромный бизнес. За один лишь 2013-й год для продажи гражданскому населению было произведено почти одинадцать миллионов единиц стрелкового оружия. На страже интересов обладателей и производителей винтовок и пистолетов стоит могучая Национальная Стрелковая Ассоциация, NRA. Что-то около пяти миллионов членов, и то сомнительно. Не очень много для США. Влияние этой организации, однако, значительное. Достаточно сказать, что в середине 90-х Конгресс запретил использовать федеральные фонды для исследований влияния пролиферации оружия на безопасность именно после кампании, развернутой NRA. Но табачная индустрия была куда могущественнее оружейников – и все же ее удалось укротить. То же касается и телекоммуникаций – отрасль, которую Конгресс обуздал раз и навсегда в 1996-м. Да что там телекоммуникации девяностых – могучие тресты и монополии начала двадцатого века, церковь, железные дороги… Американское общество и даже отдельные его группы умеют организовать протест и указать интересантам их место. Борьба за права ЛГБТ, увенчавшаяся равноправием бракосочетания; борьба за гражданские права в 1960-х; борьба против войны во Вьетнаме тому примеры. Так почему все это не работает с оружием?

И тут мы подходим к самому главному. Аргументы сторонников неограниченного права на ношение оружия не предназначены убедить его противников – они предназначены убедить их самих в том, что они рациональны. Для этого не нужно ни последовательности, ни фактической базы. Эти аргументы – лишь тонкая маска, за которой скрываются настоящие, психологические причины.

Оружие для всемогущих

“Бог создал человека, а Кольт сделал людей равными”, — гласит старая поговорка дикого Запада. Но Кольт сделал людей не просто равными в своих силах – он сделал обладателей его изобретения всемогущими. Пистолет в твоей руке делает тебя властелином жизни другого человека. Тебе не нужно быть каратистом и бояться, что твой противник лучше тебя. Ты не должен обладать сноровкой спартанца в обращении с мечом и бояться, что у врага окажется такая же сноровка и бронзовый панцирь. Нажатием на металлический крючок ты можешь лишить другого человека жизни. Мгновенно. Об этом знаешь ты, об этом знает он. Это даже не Зевс со своими жалкими молниями – это ближе ко всемогущему Авраамическому богу. Тот, другой человек, может быть сильнее, умнее, красивее – а ты можешь лишить его одним движением его драгоценной, уникальной жизни. Покупая пистолет, ты становишься богом – и быть им совсем не трудно. И при этом чертовски приятно.

Военная служба редко дает тебе такие ощущения. Винтовка не твоя. Ты выполняешь приказы, и не дай тебе бог-сержант выстрелить не туда и не вовремя. Однако иногда случаются и по-иному. Однажды во время резервной службы наша группа из четырех человек получила приказ блокировать перекресток на оккупированных территориях, неподалеку от Шхема. Стандартное задание. Перекресток оказался оживленным, дело было в час пик, и в течение нескольких минут я оказался перед толпой палестинцев, возвращавшихся домой. Они вышли из машин и такси и смотрели на меня, периодически озвучивая свое неприятие ситуации. Их было много. Я был один. Но у меня была М-16, и к ней – пять полных магазинов. Они это видели. И оставались на почтительном расстоянии. В этот момент – не на курсе молодого бойца, не стреляя из пулемета по целям, но именно в этот момент – я понял, что такое оружие. Этот момент у миллионов американцев наступает чуть ли не ежедневно. Момент не просто свободы, но могущества.

И тогда какой-нибудь банковский служащий, семьянин и тихоня, покупает свой первый пистолет, убеждая себя и других, что это лишь для самообороны, на всякий случай. Потом второй для жены. Потом третий, пятый, седьмой. Потом – амуницию, пули со специально расточенной головкой. Они предназначены для полицейских, для того, чтобы не проходить навылет и не попасть в случайного прохожего, но раскрываются в теле жертвы и увеличивают убойную силу, разрывая больше сосудов. Но продаются и гражданским лицам. “У выстрела должен быть один свидетель”. Когда он идет за покупками, он не забывает взять любимый револьвер. Ставя машину на стоянку, помещает оружие в бардачок.

Стоит ли его сладкое чувство могущества – не жалкая иллюзия безопасности, но именно свобода господина чужих жизней – смерти пятидесяти девяти человек, пришедших на концерт в Лас Вегасе?

Трудно не заметить, что патриархальное общество, в котором мы живем, — это общество, построенное на логике иерархии. Взгляд на мир, формируемый современной нам культурой – это парадигма, в которой мы сравниваем разные явления в первую очередь с иерархической точки зрения. Наш главный вопрос – кто главнее, больше, сильнее, могущественнее. Изучая биологию, мы ищем иерархию видов и пищевую цепь. Изучая общество – кто у власти и кто подчиняется, кто вожак и кто бета. Живопись, любовь, литература, природа, человеческие отношения, наука – парадигма иерархии вездесуща. Как любая система мировосприятия, она имеет не только описательное, но и предписательное значение. В системе победителей и побежденной, альфа- и бета-самцов, кому хочется быть на втотых ролях? Кольт выводит вас на первые роли. До того, конечно, пока другой обладатель волшебной машинки не опустит занавес. Женщины, кстати, менее склонны носить оружие и вообще к восторгам по его поводу. Понятно, почему: у страдательной стороны варварства в нашем мире чаще всего женское лицо.

Передо мной – фотография профиля в Фэйсбуке. Набрел я на нее случайно: захотелось посмотреть, что ж это за тип такой брызжет слюной и призывает браться за оружие, чтобы обуздать проклятых либералов-демократов. За постами и комментариями в духе испанских фалангистов оказывается мужичок лет шестидесяти. Очки, короткая и отступившая, но не сдавшаяся под натиском лет челка. В руках – укороченный поуавтоматический М-16, в США продающийся под маркой AR-16. С оптическим прицелом. Палец на курке. Левая рука нежно обнимает цевье. На устах – улыбка Голлума, гладящего “мою прелесть.” Работает счастливый обладатель смертоносного оружия и борец с либералами водителем школьного автобуса.

Источник: "РеЛевант"