Давным-давно, в самом начале страшных девяностых (они и тогда, кстати, если уж вспоминать всерьез, кое в чем казались нам страшными, а кое в чем даже и симпатичными; да, именно, страшными, но симпатичными, как привидение с мотором, в которое на чердаке переодевался житель толерантной Швеции Карлсон), мы с приятелем возвращались из университета. Станции “Ленинские горы” тогда не было, от “Университета” до “Спортивной” — длинный, почти бесконечный перегон. Мы были молоды и, возможно, слегка пьяны. И к нам подсели мальчик и девочка в аккуратных таких белых рубашечках. О, это был плохой день для несчастных свидетелей Иеговы. Не стоит затевать разговор о боге с человеком, который едва ли не на днях стал студентом, причем студентом-гуманитарием, которого распирает от осознания собственной значимости и беспредельности собственных знаний, который читает с неутолимой жадностью и запоминает все, что прочел, который в силу возраста и сам много думает о вечном (это ведь взрослея начинаешь ценить сиюминутное, в юности приятно думать о вечном). Который, в конце концов, немного выпил странного напитка, именовавшегося в те страшные, но симпатичные годы в среде торговцев, ни о боге, ни о совести точно не думавших, почему-то “каберне”.

Выслушав немного сбивчивую, но содержательную лекцию, в которой упоминались Кант, Николай Кузанский, Лейбниц, Ашвагхоша (древний индийский драматург вообще был ни при чем, просто как раз тогда попался под руку и был прочитан все с той же жадностью) и по загадочным причинам — Борхес, иеговисты в ужасе бежали, как только вагон остановился.

Много позже в моем дворе объявились две тихие старушки. Стоило сесть на лавочку, закурить и задуматься (нет, не о вечном, годы уже не те), как они оказывались рядом. Заводили беседы о боге, заглядывали в глаза, оставляли смешные брошюрки с убогими картинками, где все радуются, пляшут зайчики, летают птички, а с голубых небес светит ярко-желтое солнце. Брошюрки, где трактуются невероятно важные вопросы (“Считает ли Бог порнографию грехом?”, например), до сих пор валяются где-то дома. Надо бы выбросить, это же теперь экстремистская литература, за ней могут прийти с обыском, напугать котов и домочадцев.

Да, с 20 апреля 2017 года организация “Управленческий центр свидетелей Иеговы” признана экстремистской, грядут запреты, суды, конфискация имущества и — как минимум теоретически — уголовное преследование наиболее упорных верующих. Но мы ведь в России, мы знаем, как легко теория превращается в практику у региональных следователей, которым надо получать премии и улучшать показатели. Экстремизм — вещь серьезная, и премии за отлов экстремистов, надо полагать, серьезные. Иеговистов в России больше ста тысяч, много можно получить премий.

Плоская вера иеговистов для думающего человека смешна. Специалисты так и не договорились, кто они — очередные протестанты или даже “псевдохристиане”. “Парахристианами” тоже их называют. За иеговистами — целый шлейф медицинских скандалов (они стараются минимизировать контакты с врачами, а еще являются принципиальными противниками переливания крови). Они ждут конца света, регулярно назначают его даты и отчего-то не печалятся, когда выясняется, что конец света в очередной раз отложен. Троицу они отрицают, Христос у них — лишь совершенное творение божье, а рай — открыточная лужайка, где телесно воскреснут верующие, но молодыми и без физических изъянов. И, конечно, прозелитизм их может показаться навязчивым.

Они гибли за свою плоскую веру в советских лагерях и в нацистских. И видно, им важна их плоская вера, раз они за нее гибли. Они запрещены в Таджикистане, Туркменистане, Саудовской Аравии, Иране и Северной Корее. Теперь в этом славном ряду и моя родина тоже.

С точки зрения атеиста все религии более или менее нелепы, с точки зрения истинно верующего любая вера, кроме той, которой он придерживается, в лучшем случае ошибочна. В худшем — вредна. Немало было пролито крови, прежде чем люди сообразили, что выходом из бесконечного кровопролития может быть только компромисс. Признание за другим права на то, что тебе кажется нелепостью, заблуждением, ошибкой. Признание это работает, только если оно взаимно, если верующему дают право верить и места, где вера его неприкосновенна, а он, в свою очередь, мирится с наличием мест, где губят свои души те, кто к вере его равнодушен.

Эти простые мысли, кстати, пришли еще не во все головы, кровь на религиозных войнах и сейчас льется, и сейчас люди, уверенные, что с ними говорит бог, убивают других, неправильных людей в полной уверенности, что делают дело хорошее и благое (и будем считать, чтобы не множить конфликты в отечестве, что речь исключительно о преступлениях запрещенной в России группировки ИГИЛ*).

Теоретически Россия — светское государство, где среди прочих свобод есть и свобода совести, право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. В реальности пережевывает своих пока немногочисленных жертв закон о защите чувств верующих, а на погромщиков, которые, смело вторгаясь в чужие сферы, рушат выставки и срывают спектакли, государство смотрит сквозь пальцы. Или просто поддерживает.

А еще государство, путаясь в каше противоречивых запретов, которые само же и наплодило, создает раз за разом каких-то ненужных мучеников. Мы с иеговистами, даже и пересекаясь, жили в параллельных мирах, и едва ли они кому-то мешали, ожидая своего открыточного рая с солнышком и зайчиками. Иеговисты не пытались запретить интересные мне книги, разгромить интересные мне выставки, сорвать интересные мне спектакли. Да, вторгались иногда на мою территорию с вызубренными наизусть разговорами о смысле бытия, но, получив вежливый отпор, убить меня не пытались, понимая, видимо, что это мой выбор — лишить себя шанса на рай с солнышком. Я предпочел бы о них просто не думать, но теперь, из-за каких-то там недочетов в уставе, они — экстремисты. Они, оказывается, опасны. Они, а не те, кто вторгается в чужие пространства без жалости и готов убивать неправильных людей.

“Готов” — это опять же такая демонстрация аккуратности или даже трусости, нежелание множить понятные обвинения.

И выходит, что, если я хочу быть свободным (а я хочу), я просто вынужден сказать слабое слово в защиту их плоской веры. Не бывает свободы без уважения к чужой свободе. Да, свобода верить в то, что мне кажется нелепым и даже смешным, — это тоже свобода, она не хуже и не лучше любых других свобод. Я бы прожил без этого легко, но государство не оставляет возможности жить легко. Я, знаете ли, патриот, мне неприятно, что моя страна — в одном ряду с Северной Кореей.

И да, подозреваю, многие заинтригованы: что же там, в брошюрках с убогими рисунками. Считает ли бог порнографию грехом с точки зрения иеговистов? Увы, считает. Берегите себя.

Источник: "СНОБ"