Цикл коротких заметок, в которых израильский автор описывает свое знакомство с российскими реалиями и работой различных государственных ведомств.

1.

Еду как-то ночной электричкой Голицыно-Москва. В вагоне человека три с половиной дремлющей публики, время позднее, за окном мгла кромешная. Постепенно рождается чувство, что реальность припасла для меня очередной сюрприз, чтоб я, не дай бог, не заскучал в дороге.

Вскоре получаю подтверждение трогательной заботы со стороны провидения о моем досуге - на одном из полустанков загружается группа изрядно датых товарищей в спортивных костюмах. Некоторое время они всецело поглощены выяснением, кто же из них больший мудак, эмоционально дискутируя по вопросу, затронутому, по всей вероятности, еще на перроне.

Затем прения прерываются появлением какого-то блаженного, путешествующего по вагонам с пустой баночкой из-под йогурта и вопросом, где он может выбросить мусор. Такой неожиданный вопрос в предложенных обстоятельствах может поставить в тупик любого знатока, поэтому до поступления правильного ответа – везде – с уточнением, куда двигаться самому вопрошающему, мы успеваем проехать целую остановку. Любознательный экстремал, вежливо поблагодарив, отправляется в указанном направлении, а я выхожу в тамбур покурить - со все усиливающимся ощущением, что мой антропологический опыт пополнится сегодня новым ярким переживанием, причем, возможно, дело не ограничится ролью наблюдателя.

Не проходит и пары минут, как мое одиночество скрашивается приглашением поучаствовать в дебатах по национальному вопросу, которое предваряется многообещающим вступлением:

- Давайте без мордобоя, эмоций и обкладывания ху-ми… как вы относитесь к Украине?

- Положительно.

Повисает долгая пауза. По-видимому, это не самый распространенный ответ в ночных электричках, следующих по маршруту Голицыно-Москва. Некоторое время организатор стихийного опроса, жаждущий ознакомиться с мнением простых российских граждан (как ни странно, в моем лице), с недоверием изучает меня, затем настороженность уступает место воодушевлению, и он радостно сообщает, что "сам он хохол", и что давно душа у него болит за наше славянское братство. Далее следует такой диалог:

- Вот ведь у нас чернозем и у вас чернозем. Эти… полезные ископаемые… нефти только у нас нету. Вы ее нам продаете… задорого.

Опять возникает пауза. Но, видимо, посчитав, что эта деталь в российско-украинских отношениях не должна омрачать радости от встречи единомышленников, продолжает:

- Мы ж все православные (видимо, в тамбуре темнее, чем мне показалось). Мы, вы, Белоруссия и… (лицо искажает мука от того, что не удается вспомнить что-то важное).

- Сербия, - догадываюсь я.

- Точно! Сербия! (во взгляде отражается уважение). Мы же все славяне, мы эти Штаты (следует выразительный жест с причмокиванием). У вас чернозем, у нас чернозем, у вас лес, у нас лес! До х-я у нас всего, короче.

Тут он задумался и печально добавил:

- Если у нас все есть, так чего же мы так хреново живем?

Точку в дискуссии поставил не проронивший за это время ни слова мрачноватый приятель загрустившего от неожиданного открытия философа-спортсмена. Подойдя ближе, он, испытующе взглянув сначала на меня, а потом на него, с жалостью и осуждением в голосе констатировал: "Колян, ты такой доверчивый"…

2.

Купил курицу. Заморозил. Стал размораживать, оттаявшее тело начало сочиться белилами. Еле пол оттер. Делаю смелое предположение, что покойница принадлежала к знатному роду, раз ее забальзамировали после кончины. Видимо, труп выкопали и отволокли на рынок вандалы…

3.

Довелось мне как-то коротать время в одном чудесном подмосковном питейном заведении под старинным названием "Диско-бар".

Единственный на всю округу очаг культуры и, как я выяснил позже, активного отдыха, ютился на втором этаже промышленного здания среди мастерских по пошиву белья и обувных лавок, ассортимент которых хорошо гармонировал с грязно-серым цветом этого привокзального молла.

Внутренний дизайн и обстановка сельского ночного клуба тоже не выбивались из общего ряда, да и антураж соответствовал – вручную нарезанные салфетки в граненых стаканах, три плазмы, с заточенными в них басковым и веркой-сердючкой, которые развлекали друг друга загадочными фразами, вызывавшими у обоих приступы нездорового хохота.

За барной стойкой престарелая девушка, с печатью всех возможных пороков на лице, на входе фейс-контроль, представленный гражданином кавказской национальности с необъятным животом под давно не стиранной майкой. В общем, бэк ин юэсэса.

Стал я, значит, просматривать меню, получая на каждый свой вопрос – нет в ассортименте! В конце концов, заказал пиццу, "сыр" с которой, как обнаружилось позже, стекал жирными капельками, даже когда она остыла, и продолжил изучать перечень напитков и блюд.

Вскоре, к своему удивлению, обнаружил раздел под названием "прайс-лист для возмещения разбитой посуды, испорченного имущества". Я насторожился. Длинный список из тарелок, чашек… столов и диванов, против которых были проставлены цены, замыкала исполненная неподдельного гостеприимства надпись: "порча другого инвентаря (предметов) по согласованию с администрацией". Я закрыл меню и с тихой грустью стал ждать появления "танцоров".

4.

Все-таки я русский человек. За окном минус 2, батареи не работают, на двери парадной висит объявление: по техническим причинам отопление отключено с 1 по 3 декабря, до окончания работ. Внизу указан телефон, по которому предлагается звонить "по всем вопросам". На вторые сутки не выдерживаю, звоню полный решимости грозиться "доложить, куда следует" об издевательствах над простым человеком.

На том конце провода:

- Думаете вы единственный, кто звонит? Авария. Работают и ночью.
- И ночью?
- Да! Но к утру вряд ли починят, потерпите, миленький.
- Потерплю. Спасибо...

Терпелив русский народ-страдалец. И я вместе с ним.