Скажу честно, я не понимаю, почему о проблеме пенсий для репатриантов, приехавших в страну в возрасте около 40 лет, не подумали раньше. Нет, я понимаю, почему о ней не подумали израильтяне. Им эта проблема чужда, поскольку там система работает несколько иначе. Ведь большинство израильтян тоже зарабатывают немного, в конце концов полстраны зарабатывают минимальную заработную плату и ниже, и все это трудно списать только на русских и эфиопов.

Но у коренных израильтян есть наследство, которого у наших родителей нет. Квартира от прабабушки, бабушки, родителей — и ежемесячный доход уже не настолько важен. Или, по крайней мере, не критичен. А если у бабушки избушка стояла в козырном месте, где появится башня, так и вовсе статус меняется.

Поэтому я могу понять, почему израильтяне не думали о будущем тех двухсот тысяч репатриантов, которые сейчас приближаются к пенсионному возрасту. Но были и есть в Израиле пара-тройка русскоязычных политиков, достигших немалых высот. Чем были заняты их мысли? Мирным процессом на Ближнем Востоке? Причем, судя по всему, их ждет та же проблема.

Вот, к примеру, русскоязычный политик в возрасте 57 лет. То есть пенсия уже не за горами. Живет он в доме на территориях, который стоит 1,2-1,5 миллиона шекелей. В банке сбережений на сумму 134.329 шекелей и пенсионная касса размером 150 тысяч шекелей. Машины нет, портфеля акций нет. С чего он собирается жить на пенсии? И почему за полтора десятка лет в Кнессете он не озаботился этой проблемой?

Как вы наверняка догадались, речь идет об Авигдоре Либермане, именно такую декларацию он предоставил в начале этого года. Кроме того, что сердце сжимается от досады за человека, который на министерском посту за столько лет не смог приобрести пару доверительных фондов, я не понимаю, почему он не поднял тему пенсий. По большому счету больше было некому.

Но это уже все история. Надо смотреть вперед, и если общество решит, что тема важна, то так оно и будет. Общество не сможет решить этот вопрос без политиков, но и политики не смогут сделать вид, что темы не существует. Сейчас все зависит от нас. Русская улица уже давно воспринимается как нечто разрозненное, не способное объединиться, нечто, где каждый сам за себя.

На последних выборах можно было (грубо говоря) выделить три большие группы русскоязычных избирателей: одни пошли защищать наших, которых якобы били. Другие пошли защищать Иерусалим, который якобы делили. А третьи вообще никуда не пошли — не посчитали нужным. Мол, все равно лучше не будет.

Я думаю, что жизнь двухсот тысяч пожилых репатриантов, наших родителей, стоит того, чтобы объединиться. Если этого не сделаем мы — этого не сделает никто.