В конце января 1837 года великий Лермонтов, реагируя на смерть великого Пушкина, написал стихотворение “Смерть поэта”. Бичуя убийцу, французского кавалергарда Жоржа Дантеса, Лермонтов писал: “Не мог щадить он нашей славы, не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал”.

Почему Лермонтов был так безжалостен к Дантесу? Что, собственно, он мог предъявить приемному сыну голландского посланника и будущему сенатору Франции? Да, дуэли в то время были официально запрещены. Но ни для кого, в том числе и для офицера Лермонтова, не было секретом, что кровавых поединков чести было немало. Дантес не был инициатором дуэли — его вызвал Пушкин. Дуэль проходила по всем правилам, в присутствии секундантов.

И тем не менее — “не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал”. Лермонтов имел в виду, что кроме правил и рациональности, есть еще и совесть, основанная на уважении того, что для других людей определяется понятием “святое”. По Лермонтову, человек, не учитывающий этого, является абсолютным злодеем. К коим он причислял и Дантеса.

Историю написания известного стихотворения я вспомнил, узнав об инициативе соотечественника Жоржа Дантеса министра иностранных дел Франции Лорана Фабиуса. Этот государственный муж решил во что бы то ни стало помирить израильтян и палестинцев. Очень хочется Лорану Фабиусу в качестве “ближневосточного миротворца” войти в мировую историю, а может быть, и оказаться причисленным к лику святых.

Сотворяя свой “мирный план”, он не очень, как говорят сегодня, заморачивался. Взял и распределил все “по-честному”. Вернее, так, как “по-честному” кажется ему. Итак, создаются два государства. Израиль отступает к границам 67-го года. Иерусалим делится на две части, каждая из которых становится столицей одного из государств. Территории, на которых проживает не титульное для данной страны население, обменивается в пропорции 1:1. Беженцы получают компенсации. Все ясно и понятно. И нечего тут еще размышлять и капризничать. Если Израиль опасается, что после отступления не сможет защитить свою территорию, так Евросоюз и США дадут гарантии (примерно такие, какие в 1994 году дали Украине по поводу ее территориальной целостности). Да, вот еще. Пусть палестинцы признают Израиль еврейским государством. В конце концов, это всего лишь фраза. Пусть лидер палестинцев ее произнесет. Ничего с ним не случится, не переломится. Евреям это важно, так пусть они тоже порадуются мирному плану будущего святого. Короче, мир за 18 месяцев. И никаких возражений! Кто заартачится, будет иметь дело с могущественной Францией.

Вот так — быстро, левой рукой, между обсуждениями антироссийских санкций и войны на Украине, роста мусульманских выступлений во Франции и борьбы с “Исламским государством”, Лоран Фабиус решил распорядиться нашими судьбами. Его не интересовало мнение других. Он не заморачивался вопросом, почему евреи готовы воевать со всем миром, но не уступить ни пяди святого для них Иерусалима. Это понятно. Для холодных политиков типа Лорана Фабиуса понятие “святости” связано не с состоянием души, а с казенными церемониями, с каким-нибудь стоянием на солнцепеке при возложении венков. Он не способен нас понять и не хочет даже пытаться сделать это. Он формирует мирный план не для того, чтобы мы и наши соседи жили мирно, долго и счастливо, а для себя. Чтобы записать его в актив перед очередными выборами. И потому он так легко, походя гонит нас к границам 67-го года и делит Иерусалим.

Велик Михаил Юрьевич Лермонтов, если через столько лет после написания, мы, говоря о совести, которая есть (или должна быть), кроме правил и рациональности, имеем все основания повторить: “Не мог щадить он нашей славы, не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал”.

Источник

Мнение авторов публикаций может не совпадать с мнением редакции сайта