1. 22 июля 2014 г.
"Я собираюсь рассказать вам длинную историю, которую я держу в себе практически с первого дня нынешней военной операции.

Многие мои друзья, называющие себя "левыми", не ленятся рассказывать мне о преступлениях израильской армии и о "гуманитарном Холокосте", который мы устроили палестинскому народу.

Одна дамочка, чье имя я не стану называть, даже отреагировала на мой сегодняшний пост, в котором я поливаю грязью ХАМАС (возможно, там не все верно), такими словами: "в сети и так полно яда".

Так вот, в сети недостаточно яда, поскольку моя ненависть к ХАМАСу вызвана не только ненавистью ХАМАСа ко мне, она вызвана тем, что они делают как раз со своим собственным народом, которому и так приходится тяжко из-за жизни в Газе.

ХАМАС превратил жизнь жителей Газы в ад на земле. ХАМАС растоптал их права, их достоинство, превратил их в пушечное мясо и "живые щиты", ХАМАС не дает им покоя и заставляет подчиняться своей воле. Горе тому, кто сопротивляется.

Так как можно утверждать, что ХАМАС представляет жителей Газы? Это не так! ХАМАС превратился в чудовище, которого в Газе смертельно боятся! Да, не меньше, чем они боятся сионистского врага.

Откуда я это знаю? Об этом вы сможете прочитать в моей истории, к которой я сейчас перейду. Хотите – верьте, хотите – нет, но я не желаю смерти жителям Газы, поскольку они тоже люди, а желать человеку смерти – это ужасно.

Так что перед тем, как начинать гнать пургу о "бойне, устраиваемой израильской армией в Газе", помните, что у жителей Газы не один враг, а два, и из этих двух более жестоким является ХАМАС.

С Баширом я познакомился в Лос-Анджелесе, на выставке в честь 90-летнего юбилея "Харли Дэвидсон" [1993 год – прим. пер.]. На мне была майка с надписью на иврите, и я заметил человека, который смотрит на меня со странным выражением лица. Я уже не помню, как между нами завязался разговор; когда он назвал свое имя – Башир – была какая-то первичная отрицательная реакция, но когда разговор перешел в область любимых нами обоими мотоциклов, он стал постепенно раскрываться еще и еще.

Он приехал туда из Газы, из Шуджаийи (почему-то у нас ее вечно называют Саджайя), много лет работал на стройках в Израиле и накопил денег на обучение, чтобы получить диплом инженера-электротехника. Уже два года живет в США, скоро заканчивает учебу. Еще он рассказал, что долгое время жил в Тель-Авиве, работал на стройках и в ресторанах. Как это обычно бывает у израильтян, мы вскоре обнаружили и общих знакомых.

Так у нас с Баширом завязались приятельские отношения. Время от времени мы встречались, чтобы перекусить вместе, так как алкоголя в рот он не брал. "Нельзя!" - говорил он мне, и я со вздохом принимал тот факт, что пойти выпить пивка с Баширом нет никакой возможности. Прошло не так много времени, и он познакомил меня с Фатан.

Фатан была родом из Вифлеема, из богатой семьи, которая сколотила свой капитал, как ни странно, на продаже сувениров христианским паломникам. Еще у них была маленькая гостиница. Зажиточная семья.

Фатан училась в Бир-Зейте, и приехала в Беркли по программе обмена студентами. Она была невероятно интеллигентной девушкой.

Странным образом, мне было забавно наблюдать, как Башир ухаживал за Фатан. Надо мной она подшучивала, и говорила мне, что я на самом деле тоже палестинец, я же из Палестины приехал…
К сожалению, настало время моего возвращения в Израиль. У нас остался телефонный контакт, не слишком плотный.

Башир был полон энтузиазма по поводу всей той атмосферы, что предшествовала подписанию соглашений в Осло.

"Ваш генерал Рабин – мужик что надо. Вот увидишь, он сделает что-то очень хорошее".

Я был полон сомнений, и ответил Баширу в том духе, что "поживем-увидим". Он оказался прав, и соглашения в Осло действительно были подписаны.

Через неделю после этого он рассказал мне с огромной радостью, что его брат приезжает в страну с людьми из Палестинской автономии, и что он возвращается в Шуджаийю.

"У меня есть сюрприз для тебя, – сказал мне Башир. - Мы с Фатан решили пожениться. Ее семья, конечно, не очень-то была в восторге, но иншалла [да будет воля Аллаха], все устроится". На свадьбу я приехать не смог.

В последующие годы он рассказывал мне о том, как отстраивают Газу, о первой беременности Фатан, о том, как ее родители щедро посылают им деньги на строительство дома и умоляют их уехать из Газы и переехать в Вифлеем, поближе к ним.

И тут наступила "Интифада Аль-Акса" [Вторая палестинская интифада]. Я позвонил ему, чтобы узнать как у него дела. Как ни забавно, я в этот момент стоял на полке бронетранспортера и смотрел на Рамаллу.

Тон у него был ни капли не дружественный.

"Эта ваша свинья Шарон, – сказал он мне тогда. - Он пришел, чтобы все разрушить".

Я не знал, что ответить, просто попросил его беречь себя. Он отговорился какими-то пустыми фразами и повесил трубку.

Наши беседы продолжались, но стали еще реже. Однажды в разговоре он сказал мне, что ему до смерти надоела Автономия и ее коррупционеры.

"Разъезжают тут на мерседесах, а мы… уалла, если бы родители Фатан не присылали нам деньги, мы бы сидели без еды. Я не работаю уже полгода, и в Израиле работать нет возможности. Эти шлюхи забирают все себе, но сейчас появился ХАМАС, он-то наведет порядок во всей этой коррупции. Я буду за них голосовать на выборах".

Я рассердился. Я сказал ему, что при всем моем уважении к ХАМАСу, они не вызывают у меня доверия, а только страх. Башир со мной не согласился. ХАМАС же религиозные, они честные люди, не то, что те свиньи из Автономии. Знаешь, сколько закята [подаяния] они раздают здесь людям? В одной только Шуджаийе всем старикам дома отремонтировали".

"Башир, – говорил я, - это все не даром, у них свой интерес".

Каждый остался при своем мнении, и Башир пошел голосовать за ХАМАС. В первые дни он рассказывал мне, как ХАМАС начал наводить во всем порядок, как они выгнали из Газы преступников (под преступниками он имел в виду людей ФАТХа, которые, безусловно, заслужили такой эпитет). И тут начались обстрелы "кассамами"…

Мне было тяжело разговаривать с Баширом, когда из Газы, из его дома, велись постоянные обстрелы Сдерота. Я заметил ему, что в Сдероте находятся гражданские лица, а он ответил мне: "Ну а чего ты хочешь? Вы же тоже по нам стреляете".

Постепенно звонки стали совсем редкими. В основном звонил он, и тут, после того как он долгое время не звонил, я решил набрать его сам. Сначала он не хотел в этом признаваться, но потом рассказал, что ситуация становится все хуже и хуже, и что люди ХАМАСа устанавливают в городе власть террора.

"Тут никому нельзя даже пикнуть", – он говорил шепотом, с болью в голосе.

В один из дней Башир позвонил мне, на этот раз он был по-настоящему в расстроенных чувствах. Он рассказал, что его старшего сына забрали в молодежный отряд ХАМАС, и все его попытки предотвратить это не увенчались успехом. Он поведал мне, что понимает, как им там промывают мозги, и что он не хочет, чтобы его сын стал шахидом.

"Я столько вложил в этого ребенка, всегда держал его подальше от всех местных малолетних подонков. У него отличные отметки в школе. Почему? Почему он хочет к ним?"

Операция "Литой свинец" была как гром среди ясного неба. Как обычно, в разговоре с Баширом я попросил его быть осторожным, рассказал ему, что израильская армия идет туда, чтобы раздавить ХАМАС.

Его ответ: "кулю мин Алла!" [все от Аллаха].

Я был в районе, расположенном относительно далеко от Шуджаийи, в Зайтуне, когда поступил звонок от Башира. В его голосе был испуг.

"ХАМАС у меня на крыше, – говорил он испуганным шепотом. - Танки сионистов тут все обстреливают. Еще немного, и приедет танк и долбанет мне снарядом прямо в дом".

"Беги оттуда! – говорил я ему. - Бери Фатан, детей и убегай в Зайтун. Там будет не так плохо".

"Я боюсь, – сказал Башир. - Люди ХАМАСа сказали нам, что если кто убежит из дома, он будет объявлен трусом и наказан… Я не могу".

Я пытался поговорить с какими-то знакомыми ребятами. Как ни смехотворно, я понятия не имел, какой из домов на той стороне мог быть домом Башира, а командиры в этом районе не могли взять в толк, чего от них хочет этот сумасшедший офицер-резервист, который талдычит о каком-то доме, по которому нельзя стрелять.

Операция "Литой свинец" подошла к концу, и в разговорах с Баширом начала появляться подлинная Газа, Газа во власти ХАМАСа.

Он рассказывал мне о людях, которые позволили себе сказать вслух, что здесь что-то не так, и исчезали посреди ночи. О новых законах, по которым в две новые большие тюрьмы, выстроенные ХАМАСом, засадили людей, виновных в "прелюбодеянии", "измене", или хуже всего, "пособничестве американцам или сионистскому врагу".

О том, как его сына заставляли участвовать в хамасовских стрельбищах. О том, как люди ХАМАСа насиловали девушек, которых потом бросали в тюрьму за "прелюбодеяние". О том, как девушку, идущую с непокрытой головой, могут побить палками прямо посреди улицы. О том, как люди ХАМАСа гоняют по городу на мотоциклах, лендроверах и мерседесах, украденных в Израиле, с дубинками в руках, и набрасываются на всех кого ни попадя, порой избивая людей просто забавы ради.

В ходе операции "Облачный столп" по дому Башира попали, крыша была разрушена. Сердце сжималось при мысли обо всем том имуществе, которое они получили в подарок от родителей Фатан: старинная мебель, редкие ковры.

Он рассказывал мне, что хотел отремонтировать дом, но нет бетона, весь бетон у ХАМАСа. Когда я спросил, зачем ХАМАСу столько бетона, он промолчал. Крышу он покрыл досками и гофрированной жестью.

"Однажды все наладится, машалла [по воле Аллаха], и я починю крышу как следует. Единственный бетон, который есть, доставляют через Рафиах по тоннелям, он стоит огромных денег. Но говорят, что скоро опять появится бетон".

Неделю спустя мне позвонила Фатан, она говорила со мной по-английски, как и всегда, но по голосу было ясно, что она в истерике.

"Они забрали его, – кричала она в телефон. - Моего мужа, Башира, забрали. Один Аллах знает, чего им надо от него. Сюда приехал Абу-Фейсал, отец Башира, он пытался помешать им забрать его. Они избили его дубинками, восьмидесятилетнего старика! Я боюсь думать о том, что они сделают с Баширом… Саадани ялла, саадани! [О Аллах, помоги мне!]".

"За что его арестовали?" – спросил я.

"Они сказали, что он пособник американцев и сионистов, что он был в Америке и теперь пытается развращать молодежь… Но я знаю истинную причину, это за то, что он не разрешал нашему сыну ходить на молодежные акции ХАМАСа. Хиляль (так она меня называла), мне страшно!"

Башир пробыл в руках ХАМАСа около трех месяцев, и в конце концов вышел на свободу, после того как родня собрала деньги для "смазывания" правильных шестеренок…

Когда Башир наконец вновь смог говорить со мной, у него был голос изможденного старика. Его сын, Хашем, не признает его, называет "предателем" и "пособником сионистов".

"Он перестал меня уважать", – в голосе Башира были разочарование и боль.

По поводу Вафы, старшей дочери, которой было 17, он очень боялся, что ее заберут силой. В тот период, что он провел в тюрьме, в их дом приходили полицейские ХАМАСа и конфисковали все драгоценности Фатан, те самые, что предназначались для приданого дочерей.

Однажды Фатан позвонила мне сама, что для мусульманки поступок из ряда вон выходящий. Она рассказала, что Башир не говорит мне, но в тюрьме его жестоко избивали. Ему переломали ноги, и он почти не может нормально функционировать – он фактически инвалид, который может ходить только с палкой.

11 дней назад был мой последний разговор с Баширом. Я умолял его бежать, неважно как, в Египет, куда угодно. Он лишь горько усмехнулся.

"ХАМАС ни за что не позволит нам отсюда выбраться, а египтяне сейчас запретили переход границы, кроме экстренных случаев – считай, что полностью запретили. Да и куда мне бежать?".

После той беседы я пытался связаться с Баширом или Фатан, но безуспешно. По телефону они не отвечают. По фейсбуку тоже (Башир никогда не добавлял меня в друзья в фейсбуке, говорил, что не хочет неприятностей).

У меня была мысль использовать вымышленные имена в этой истории, но я решил этого не делать, по простой причине: я знаю, что многие из моих друзей относятся к левым кругам, и может быть, у них есть друзья где-то там, в Газе, которые смогут рассказать мне о судьбе Фатан, Башира и их пятерых детей.

Я умоляю всех, у кого есть друзья в этих местах, которые могут знать что-то о их судьбе, сообщить мне, как можно скорее.

А вы, жители Газы – я знаю, что среди вас множество таких "Баширов", которые и по сей день страдают от железной руки ХАМАСа.

Неужели среди жителей Газы, мужчин и сыновей мужчин, нет никого, кто осмелится воспротивиться тому, что с вами делает ХАМАС?

Разве вы не хотите лучшего будущего для ваших детей? И быть может, когда-нибудь, вернуть те дни, когда вы могли работать в Израиле… или хотя бы говорить без страха.

* * * * *

2. 23 июля 2014 г.

Я надеюсь, что вы прочитали мой предыдущий пост.

К сожалению, сегодня я пишу его продолжение, такое, какое я даже представить себе не мог. Я надеялся, что все кончится благополучно.

За прошедшую ночь у меня пробегала мысль, вернее, надежда, что днем раздастся звонок от Башира или Фатан, и они посмеются над моим назойливым беспокойством об их судьбе и расскажут, что все в порядке. Увы, все произошло не так.

Телефон зазвонил, когда было без пяти минут шесть вечера. Это была Фатан, жена Башира. Как известно, мусульманки не звонят сами посторонним мужчинам, поэтому было ясно, что она звонит с серьезными новостями – такими, какие я надеялся никогда в жизни не услышать.

Башир погиб позавчера ночью. Несколько вооруженных хамасовцев вошли в дом, чтобы стрелять из него по евреям, и, конечно же, приказали всем оставаться внутри – в качестве "живого щита", как мы обычно это называем.

Со слов Фатан я не очень четко все понял, но Башир целый час умолял их отпустить ее и детей. В конце концов, они согласились, и остался только Башир.

Через час или два, когда они, вероятно, слишком сильно досадили солдатам, был послан армейский бульдозер, и сровнял дом с землей, вместе со всеми, кто в нем был.

До сих пор дом в развалинах, и нет никакой возможности достать тело Башира или узнать, остался ли он в живых. По логике вещей, он погиб, хотя мне и хотелось бы верить в лучшее.

Фатан убежала в Рималь, к Фейсалу, брату Башира. У него там большой дом, и она не думает, что туда придут израильтяне.
Хашем сбежал и присоединился к своим товарищам в отрядах. Его товарищи рассказали, что ему дали оружие шахида, на нем еще была кровь. И тогда командиры послали его стрелять в израильских солдат.

Закрыв глаза, я могу живо представить себе их описание, со слов Фатан. Как он, вероятно, выскакивает из укрытия с криком "Аллаааааху-акбар!!!", и несется в атаку на тех, про кого ему долгие годы рассказывали, что это дьявольское отродье, недочеловеки, которых надо уничтожать, не считая за людей – сионистский враг.

Ведь за годы службы мне доводилось видеть это не один раз, только я никогда не думал, что это будет сын моего друга, ребенок, которого я держал на своих собственных руках.
У него не было ни единого шанса.

Товарищи Хашема рассказали, что солдаты обступили тело и произвели "контрольный выстрел". Люди из "Красного креста", которые были поблизости, попросили у израильского офицера разрешения забрать тело, он отказал, и тело было забрано израильтянами. Мне было тяжело услышать это.

Называйте меня террористом, пособником ХАМАСа или любым другим гребаным названием, это ничего не изменит.

Годами этому мальчишке промывали мозги средствами, взятыми прямиком из арсенала Геббельса и иже с ним. Башир рассказывал мне тогда, как их обучали, что еврей – это враг рода человеческого, что евреи умеют только насиловать, убивать и грабить, что они кладут свиней и собак к себе в постель и спят с ними.

Там была даже старая сказка о маце, испеченной на детской крови. Не думаю, что Хашем в свои 16 лет сильно отличался от нашей ультраправой молодежи.

Я почувствовал, как у меня разрывается сердце, как если бы речь шла о моем родственнике, погибшем там в бою. Это было, как пощечина, ведь я знал, что если бы его действия увенчались успехом, сейчас на его месте лежали бы мертвыми наши солдаты. Я был в замкнутом круге эмоций.

Следующие ее фразы проносились мимо меня, как автомобили в тумане…

Вафа, старшая дочь, очень тяжело переживает все, что произошло, ей дают успокоительные таблетки. Маленькая Нур все еще спрашивает, когда придет папа. За считанные дни погибли ее муж и старший сын, и у Фатан нет даже тел, чтобы похоронить их, как велит традиция.

Я остановился на обочине, эти новости были настолько ужасными, что я был не в состоянии сосредоточиться на вождении.

Все те годы, что я знал Башира, прошли перед моим мысленным взором. Я вспоминал, как он обещал мне, что сам лично откроет представительство "Харли Дэвидсон" в Газе, и что наши дети будут вместе играть на пляже в Газе.

"Самый красивый пляж на свете, – говорил он мне. - Гораздо красивее, чем этот ваш Тель-Авив".

Вспоминал огромную радость, которую чувствовал Башир во времена "Осло", и огромное разочарование, наступившее потом.

Мы никогда не обсуждали то, как проходила самая первая интифада. Он не спрашивал меня, чем я занимался в армии, а я старался не думать о том, чем, возможно, занимался он.

Мы пытались стереть этот эпизод из нашей жизни, но видимо, невзирая на наши попытки, у Ближнего Востока свои законы. Они говорят, что всегда будут ответные атаки, и этот турнир заканчивается не уходом игроков в раздевалки, а тем, что они остаются окровавленными на газоне.

"Что же теперь? – спросил я у Фатан. - Что ты будешь делать?"
"Я уеду отсюда. Ни за что не останусь в Газе после всего этого."
"Куда? К родителям? В Вифлеем?"
"Мой брат живет в Германии. Я возьму детей и улечу к нему. Здесь я будущего не вижу."
"Я думал, что ты никогда не оставишь Палестину, как же так?"
"Палестина, за которую я боролась, погибла вместе с Баширом и Хашемом. Ты ведь был капитаном в израильской армии, верно?"
"Верно".
"Надеюсь, ты можешь передать это своим генералам. Пусть убьют Исмаила Ханийю и всех тех собак, которые разрушили нашу жизнь, отправили Хашема на смерть и привели сюда сионистские танки, чтобы самим спрятаться, а нас бросить подыхать под их гусеницами".

Тут телефон, видимо, выхватил из ее рук Фейсал. Он говорил со мной на ломаном иврите, таком грубом по сравнению с ее изящным английским.

"Вы сионисты, собаки, убили моего брата и его сына. Зарезали их как овец. Больше не смей звонить сюда, собака, сын шлюхи!"

Еще несколько подобных ругательств, и разговор прервался. Я просидел еще четверть часа, прижимая молчащий телефон к уху.

И есть вопросы, которые хотелось бы задать некоторым людям:
Халед Машааль, Исмаил Ханийя, Мухаммад Деф – я понимаю ваше желание видеть гибель израильтян, и чем больше, тем лучше.

Я никогда не поддерживал фанатиков с нашей стороны, которые проповедуют те же методы, что и вы, только с противоположной стороны, по той простой причине, что я видел, как охотно они готовы жертвовать жизнями людей ради достижения своих "высших" целей.

Вы, посылающие детей, которых вы научили играть в солдатики, против одной из сильнейших армий мира, посылающие их с ручными гранатами против грозных танков и бульдозеров высотой с двухэтажный дом, против пролетающих с угрожающим свистом самолетов и боевых вертолетов, с которых льется смерть – вы хоть на секунду задумываетесь об их судьбе?

Я видел, как вы пировали в знак победы после того, как наложили свои лапы на одного израильского солдата, который к сожалению видимо тоже уже труп, и даже не вспоминали о более чем пяти сотнях ваших людей, которые стали жертвами израильской армии, не думали об ужасных разрушениях в Газе, которая могла бы превратиться в Сен-Тропе Ближнего Востока, не обращали внимание на граждан, которые заплатили жизнями за то, что были "живыми щитами" для ваших людей.

Ваши мечты – это не свободная и процветающая Газа. Ваши мечты – это Палестина под властью ХАМАСа, исламистская Палестина, в которой нет места евреям и вообще иноверцам.

Ваша Палестина не похожа на Индонезию или другие успешные мусульманские страны, где ислам является основной религией.

Ваша мечта – это ислам, у которого есть свое государство! Тот фанатичный ислам, который уничтожает все лучшее, что было в первоначальном исламе, с его наукой, прогрессом, терпимостью, философской мыслью и разумом.

Башир был моим хорошим другом в течение двадцати лет. Его сына я держал на руках сразу после того, как он появился на свет, здесь, в "Барзилай", в израильской больнице.

Вашими преступными действиями вы загнали их и столь многих других в тупик, в рабство. Вы направили их против сионистского врага, зная, что чем больше из них погибнет, тем лучше будет для вас.

Я могу пожелать вам только одно: умрите, сукины дети, умрите! Я надеюсь, что вы умрете в мучениях, каких заслуживают такие люди, как вы. Я бы хотел видеть ваши головы торчащими на копьях на параде в честь освобождения населения Газы от организованного вами кошмара.

Не семьдесят две девственницы ждут вас на том свете, а слуги дьявола, поджидающие ваши омерзительные души.

Ни за что Господь не позволит убийцам, вроде вас, войти в ворота рая, и ни одна гурия не согласится поить вас вином.

Собаки! Свиньи! Мерзавцы! Подлые твари! Дьявольское отродье! Куски дерьма!

Я надеюсь, ваш день наступит скоро, прежде чем вы успеете организовать еще множество смертей и жертв из вашего народа, именем вашего ложного бога…

Знаете что? Если мне когда-нибудь предложат нажать на курок, чтобы произвести точечную ликвидацию одного из вас – я душу готов продать за то, чтобы это сделать!

Я могу понять лидеров, которые идут на жертвы ради своего народа, но я ненавижу тех, кто приносит в жертву свой народ ради собственной выгоды.

Я хочу поблагодарить всех, кто пытался помочь мне разыскать Башира и Фатан: Софию, Али, Юсефа и всех других друзей, которые пытались помочь. Благодарю всех за участие. Да будет больше таких людей, как вы".

Оригинал публикации

Мнение авторов не обязательно совпадает с мнением редакции