Когда Цой был еще не стеной, а певцом "Перемен", Бутусов не попсовиком-затейником, а "скованным одной цепью", страна зачитывалась "Московскими новостями" с развенчанием культа личности, выписывала "АиФ" с вопросами, куда делись продукты и когда отменят руководящую роль КПСС, разметала в киосках "Комсомолку" с "500 дней" Явлинского. Стояла в очередях за колбасой и водкой, спичками и солью.

Тогда-то я впервые увидел по телеку его — бородатого, очкастого, в насквозь пропитанной потом майке, бросавшего в толпу свои угловатые стихи — когда под музыку, когда под тишину огромных стадионов. Они тут же вырастали в лозунги и уходили десятикратно перезаписанными кассетными копиями в народ.

В девяносто четвертом он приехал к нам в Минск. Я сам оказался на том самом стадионе, где пел он. Еще не было никакой Чечни. Ни в газетах, ни в его песнях. Страна зачитывалась "Общей газетой" с историями про приватизацию, коррупцию и поддающего президента, смотрела нон-стопом новости НТВ о подготовке к чеченской кампании, бродила между витрин с импортной жратвой, подсчитывая нищенские, обесцененные тысячи.

Стадион просил у него осень и дождь. И это все.

Следующая наша встреча — Энгиной, Ножай-юртовский район Чечни, две тысячи второй. Чеченская глина килограммовыми струпьями липнет к сапогам. На высоте полторы тысячи облака ходят между нами — так, что и в двух шагах ничего не видно. На сцене только он и гитара. Спел двухчасовой концерт. "Господь нас уважает". В полной тишине. Центроподвоз, сколько ни спешил, опоздал. Спел и для них. Еще два часа. Потом бойцы повели его по палаткам. Пели, пили и плакали, глядя на застеленные постели, береты, ломтики хлеба и водку.

Страна смотрела тем временем уже новое НТВ — развлекательные шоу, "Криминальную Россию" и сериалы. Она устала от Чечни, терактов, басаевых и "Норд-Остов".

Две тысячи седьмой, МХТ, презентация "Прекрасной любви". На словах "когда закончится нефть, наш президент умрет", зал замирает — сначала от страха, потом от восхищения. Некоторые оборачиваются друг на друга — послышалось или правда так спел? Мокрый, уставший, но счастливый, он зовет за кулисы — махнуть рюмку. Приближается совсем близко и кладет руку на плечо: "А мама Гребенщикова мне сказала, что я Робеспьер наших дней. Я в осадок выпал".

В стране, тем временем, все благополучно: стабильность, дорогая нефть, строящаяся Рублевка. Читают "Комсомолку" про Пугачеву, смотрят НТВ про новую улыбку от Шуры, верят Первому каналу.

Потом была памятная встреча интеллигенции с президентом в Питере. Он не спрашивал, как сцеживать молоко, оберегать амурских тигров. Он спросил, как жить дальше. Президент спросил, а Вы кто? И этот вопрос он задал не ему, а всем, кто против.

Прошло еще несколько лет. Я в Израиле. Встречаю его в аэропорту. Он привез новый альбом. Первым делом обкатает его здесь, а потом повезет в Россию. Страна смотрит Олимпиаду по Первому каналу и гордится. Присоединение Крыма по второму и гордится. По всем —поносят Украину и Запад — и гордится. Нефть в цене, стабильность крепчает, Рублевка все еще строится. Замкадыши с голой задницей гордятся страной.