Международный день борьбы с расизмом — один из многих декларативных праздников, учрежденных Организацией Объединенных Наций. Его цель, по сути, напомнить человечеству о существовании расовой нетерпимости и помочь изжить это явление. В гостях у программы "Герой дня" побывала известная российская телеведущая и журналист Елена Ханга. Мы предлагаем вам запись ее беседы с Диной Марголиной.

Дина Марголина: На этой неделе ООН отмечает Международный день борьбы с расизмом. Мы решили подойти к этому вопросу с неожиданной стороны и поговорить с Еленой Хангой, которая, будучи темнокожей, росла в России, где вопросы расизма далеки от разрешения. Пользуясь случаем, мы пообщаемся с ней и на разные другие темы. Добрый вечер, Лена, и спасибо, что нашли для нас время!

Елена Ханга: Здравствуйте, Дина, очень приятно.

Дина Марголина: Нашим зрителям, которые в основной своей массе живут в отрыве от сегодняшнего российского медийного контекста, конечно, наиболее всего вы запомнились золотыми 1990-ми годами. Расскажите нам о том, как тогда все начиналось. В те годы впервые, наверное, для вашего поколения возникло ощущение свободы слова и свободы в целом. Как это было, расскажите?

Елена Ханга: Мне посчастливилось работать в газете "Московские новости", когда эта газета называлась "Флагманом перестройки", и когда главный редактор Егор Владимирович Яковлев любил повторять: "Что общего между президентом и мухой? И президента, и муху можно убить газетой". Вот так все начиналось. Красивое и интересное было время, когда газету "Московские новости" покупали в 6 утра, люди выстраивались по средам в очередь перед киосками, потому что это был такой глоток свежего воздуха, и люди верили еще тогда газетам, газеты могли изменить судьбу целого предприятия, решить судьбу большого начальника. В общем, мы восторгались. Это был один большой восторг начала девяностых, я бы сказала, даже это пораньше было, это началось уже в 1989 году, когда Горбачев объявил перестройку и гласность, это уже было в 1987 году. Вот они — золотые годы отечественной прессы.

Дина Марголина: Давайте обратимся к тому, что явилось поводом к нашей сегодняшней беседе. ООН отмечает Международный день борьбы с расизмом. По сей день в интернет-энциклопедии — "Википедии" — говорится, что в советском паспорте вашей матери в графе "Национальность" значилось "Негритянка". Для сегодняшнего, особенно западного уха это просто невероятно. Расскажите, пожалуйста, что это значило быть чернокожей в советские годы в Москве?

Елена Ханга: Вначале я объясню, как получилось, что в паспорте моей мамы в графе "Национальность" стояло "Негритянка". Моя мама родилась в Ташкенте, и она родилась от американцев: бабушка была белая, дедушка был черный. И когда пришло время получать паспорт, ей решили написать "Узбечка". А она говорит: "Какая же я узбечка, посмотрите на меня!", в милиции долго думали и говорили: "Да, да, действительно. Тогда давайте напишем вам "Русская". Она сказала: "Вы знаете, это, конечно, чуть ближе, но тоже не совсем то. Потому что я же не русская. Вот у меня бабушка, дедушка — американцы". Они говорят: "Нет, об этом не может быть и речи, потому что "американка" — это значит потом можно попросить разрешение на выезд к родственникам, нет, "американка" — исключено. Думайте еще". Ну и в результате нашли компромисс — написали, что она "Негритянка", что тоже было очень сложно, потому что ей говорили: "Ага, "негритянка" — это, в общем-то, ближе к "американке". Сейчас вот все начнут сюда приходить, в паспортный стол, и говорить: "Запишите меня "негритянка". Но все-таки мама как-то доказала свою принадлежность к этой расе, и вот у нее стояло "негритянка". И мне тоже досталась та же самая национальность в пятой графе: "негритянка". Любопытно, что у мамы еще в метрике — мать была написана "американка", а отец ей написали "негер", и буква "е" аккуратненько была перечеркнута. Потому что, видно, впервые в жизни они вообще писали это слово. Вот и я родилась негритянкой. У меня с национальностью тоже были всякие приключения, потому что в школе, если вы помните, был журнал школьный, и помимо оценок сзади почему-то было написано, кто родители и национальность родителей. Так вот у моего отца, который был из Танзании, а Танзания тогда была колонией Великобритании, было написано: "Великобритания (племя "Пемба")". И когда я приходила в школу, там во дворе хулиганила, все говорили: "Вы с ней поосторожнее, она из очень многочисленного и воинственного племени "Пемба". Поэтому со мной никто не связывался. А если говорить серьезно, как прошло мое детство, то, знаете, был, скорее, не то чтобы расизм, я не сталкивалась с расизмом, не могу сказать, что в те годы, не буду говорить в какие, но в те годы еще было неприлично быть расистом, было неприлично говорить грубые слова человеку с другим цветом кожи.

Дина Марголина: В вашем случае особенность происхождения была, что называется, полной и тотальной, ведь плюс к цвету кожи семья была еще частично еврейской, или же на фоне племени "Пумба" это уже померкло?

Елена Ханга: "Пемба".

Дина Марголина: "Пемба", простите.

Елена Ханга: Вообще-то моя бабушка Бялик, и мой прадед, который был раввином в Нью-Йорке, он очень-очень недальний родственник Хаима Нахмана Бялика. Но на тот момент цвет моей кожи как-то перебивал абсолютно все остальное. Не надо забывать еще, что у меня папа Абдула Касим, то есть во мне есть абсолютно вот все, полный набор: один раввин, другой был священником в баптистской церкви, а сама я вот видите... (смеется)

Дина Марголина: Скажите, вот как женщина, которая прошла путь чужого, не такого как все человека, как вы считаете, для достижения простого человеческого счастья важно ли связать свою жизнь с человеком таким же, как вы сами? Или это не самое важное?

Елена Ханга: Знаете, когда я была юной девой, нас было мало, но все-таки мы знали друг друга — людей афроамериканского происхождения в Москве. И все говорили: "Мы должны обязательно выйти замуж за африканца или за афроамериканца. Мы друг друга будем понимать, общность интересов". И очень многие уехали в Африку из наших. И в общем-то судьбы их не сложились. Большинство из них родили ребенка и вернулись в Москву. Я тоже поехала, правда, не совсем в Африку, в Америку, и первые несколько лет тоже искала спутника жизни одного цвета кожи со мной. И каково же было мое разочарование, когда я поняла, что людей все-таки объединяет не цвет кожи, а общая культура. Вот сколько раз парни, с которыми я встречалась, афроамериканцы, они говорили: "Ты не наша". И вот по какой причине: мы, например, входим в ресторан, мест нет, и нам говорят: "Вот тут есть замечательное место". Он смотрит — возле туалета. Ну, хорошо, ну место у туалета, подумаешь какой ужас, у нас в те годы вообще в ресторан не мог войти, если там взятку не дать, это были восьмидесятые годы. А я говорила: "Ну что, нормально", а он: "Мы не за то сражались, чтобы после этого нас сажали у туалета". И когда я понимала, что там такая глубокая история, и для него это очень оскорбительно сидеть у туалета в ресторане. А я этого как-то не чувствовала, потому что я прошла совсем другую историю, у меня совсем другие болевые точки, которые они не знали и не понимали. И, конечно, закончилось все тем, что я свою судьбу связала с обыкновенным русским парнем, с которым у меня была та же самая история, мы учились в тех же самых университетах, он закончил МГУ, я закончила примерно в то же время, мы прошли со страной одну и ту же историю, у нас одни и те же болевые точки, у нас кровь одна, цвет разный, а кровь одна. Поэтому это иллюзия, на мой взгляд, когда люди подбирают себе половинку только по таким внешним каким-то параметрам.

Дина Марголина: Лена, вы знаете, в Израиле, как и в других странах сегодня очень большое внимание в общественных дискуссиях уделяется теме женщины, ее нынешней роли в обществе, и теме совмещения женщиной карьеры и семьи. На первый взгляд, лично вам это совмещение удалось очень успешно. Вопрос такой, можно ли вообще быть рабочей женщиной, женщиной-карьеристкой, простите за термин "рабочей лошадью", и в то же время оставаться женщиной?

Елена Ханга: Мне кажется, что работающей, преуспевающей женщиной и хорошей матерью быть можно, при условии, если у тебя очень хорошие тылы. Тылы — это понимающий муж и любящая и тоже понимающая тебя свекровь. Мне все позволила сделать свекровь. Если бы не она, мне надо было бы делать выбор. Но она, когда было самое сложное время, я делала передачу "Принцип домино", я только родила и тут же вошла в кадр, она взяла на себя ребенка, она абсолютно всем занималась, мне надо было только кормить. Ночью она меня будила, давала ребенка покормить и забирала, и так несколько раз. Давайте вспомним Мерил Стрип — великолепная актриса, выпускает каждый день по фильму, почти все, на мой взгляд, оскароносные, хотя не все отмечены Оскаром, и при этом у нее очень много детей, она прекрасно выглядит. Думаю, мы найдем очень много примеров. Главное — правильно рассчитать приоритеты и глубокий тыл.

Дина Марголина: Вы вообще разделяете феминистские взгляды? Нужно ли в современном мире женщине бороться за свои права и стремиться к равноправию? Или же женщины стали своего рода жертвами борьбы, этой самой своей собственной, лишившись вместе с зависимостью от мужчин разных привилегий своего пола?

Елена Ханга: Я готова лишиться привилегий своего пола. Не надо мне дарить цветы, не надо меня пропускать в автобусе или троллейбусе, подавать руку, но при этом, пожалуйста, платите равную зарплату на работе, при этом, пожалуйста, не делайте так, как это было в Советском Союзе, когда в школе все учителя были женщины, а директор был мужчина, в больницах все женщины, а директор или заведующий кафедрой был мужчина, и так далее. Я за равенство во всем и готова идти на какие-то жертвы, но это такие мелкие жертвы. Сами себе цветы купим.

Дина Марголина: Что для вас является вот тем самым важным, чтобы вам хотелось передать своей дочери?

Елена Ханга: Мне кажется, что у российских женщин сегодня, если говорить об образованных женщинах, так называемом среднем классе, которые получили ценности такие же, как и у западных женщин. Сейчас очень многие женщины получили возможность ездить за рубеж и учиться, и в общем-то мы уже получили эту прививку, не хочу сказать феминизма, потому что я осторожно отношусь к этому слову, но равенства — да. И я учу свою дочку... Вы знаете, один маленький пример. Я была в Нью-Йорке в "Детском мире", таком магазине, рядом со мной стояла женщина с маленькой дочкой. Девочка кричала: "Хочу Барби! Хочу Барби!", маме все это надоело, и она вдруг сказала: "Вот вырастешь, выйдешь замуж за богатого, и пусть он покупает тебе этих Барби". Я так удивилась, посмотрела на эту женщину, она сказала: "Нет, не так. Вырастешь, поступишь в институт, станешь юристом и купишь себе хоть тысячу этих Барби". Так вот я свою дочку воспитываю точно так же: "Вот ты что-то хочешь — запомни. Вырастешь, поступишь в институт, и все, что тебе надо, сама сделаешь. Не надо ждать этого от мужа, потому что муж, как мы знаем, сегодня есть, а завтра его нет. И поэтому рассчитывать девочка может только сама на себя". Вот это моя позиция.

Дина Марголина: Снова хочу вернуться с вами к 1990-м и вспомнить легендарный, революционный, скандальный проект "Про это". Вы вообще когда-нибудь могли предположить, что будете вести программу о сексе на центральном российском телевидении? Что для этого потребовалось в плане самораскрепощения, или у вас это пошло как-то естественно?

Елена Ханга: Я даже в самом-самом страшном сне не могла себе представить, что когда-нибудь буду на телевидении. Потому что, будучи негритянкой, я понимала, что таких людей никогда не покажут, ну никогда-никогда. Максимум я могла представить себе, что я стану журналисткой, и никто не будет знать меня. Так, Елена Ханга подписывается, кто это и что это непонятно, а на телевидение никогда. А уж когда меня пригласил Парфенов делать передачу "Про это", это было для меня такое потрясение, потому что я родилась в Советском Союзе, где родители даже не разговаривали, мамы уж точно не разговаривали с дочками про это. Я с первых передач хотела сбежать. Я стояла, шла запись, а я глазами искала выход и думала: "Вот я сейчас пойду незаметно, как будто бы на секундочку попить, и не вернусь". А моя мама на тот момент отдыхала где-то на Гавайских островах, я думала: "Проскочит, она не узнает". Она уже на тот момент давно уехала в Америку. Вдруг она мне позвонила и сказала: "Бэйби, а почему же ты мне не сказала, что ты ведешь передачу про секс?", я тут уже сказала: "А что бы ты сделала?", а она: "Как что? Я бы тебе что-нибудь рассказала про секс!", я говорила: "Мама! А что ж ты мне раньше-то не рассказала-то?", а она говорила: "Ну кто же думал, что тебе это понадобится?"

Дина Марголина: Лена, если бы сегодня вам была предоставлена возможность начать жизнь заново и выбрать то, кем бы вы хотели родиться. Что бы вы поменяли в своей жизни?

Елена Ханга:Я вот так отвечу. Когда я училась в Нью-Йорке на психотерапевта, нам рассказали об одной технике. Когда у человека, например, большая травма была в детстве, и из-за этого у него комплексы, этот человек, в принципе, может войти в состояние гипноза, его доведут до того возраста и изменят этот комплекс, просто могут его стереть. И потом человек выйдет из этого состояния, и у него будет другая жизнь. Я очень оживилась и сказала: "Ой, у меня свои тараканы, хочу от них избавиться, пусть изменится моя жизнь". Я пришла к врачу, он сказал: "Да, я могу это сделать, но, имейте в виду, вы будете другим человеком". Я сказала: "О, отлично! Я хочу быть другой". Он сказал: "Но, может, будучи другим человеком, у вас изменятся интересы, у вас изменятся друзья, вы по-другому посмотрите на мужа. Вы готовы вот настолько изменить свою жизнь?", и я сказала: "Нет. Потому что мне нравится моя семья сейчас, мне нравятся мои друзья сейчас, мне нравится, где я сейчас, и как я живу". Могло быть лучше, но это было бы по-другому, и, в конечном итоге, у меня была бы другая дочка, а я хочу только эту.

Дина Марголина: Елена Ханга, спасибо вам большое за участие в нашей программе.

Елена Ханга: Дина, спасибо за это интервью, и, пользуясь случаем, хочу передать самые лучшие пожелания всем моим друзьям в Израиле, у меня их очень много.