Судьба Хунвэйбина
Немолодые люди перед памятником были самыми активными участниками буйного и кровавого движения хунвэйбинов, которых председатель КНР Мао Цзэдун в 1966 году призвал "открыть огонь по штабам", где, по его словам, засели омерзительные враги — тайные сторонники капиталистического пути и хрущевского ревизионизма. Седая женщина, явившаяся сейчас к памятнику с покаянием, была звездой и символом бунта хунвэйбинов. В семнадцать лет Сон Биньбинь, дочь видного коммунистического военачальника, сразу же после провозглашения Великой культурной революции создала в своей элитной девичьей школе отряд "красногвардейцев". Именно так, на мой взгляд, лучше переводить на русский язык слово "хунвэйбин", которых во времена СССР в период вражды с Китаем сознательно именовали "красными охранниками" — чтобы не возбуждать никаких романтических ассоциаций с положительными образами советской мифологии.
В своей первой "дацзыбао", агитационной "газете больших иероглифов", красногвардейка Сон Биньбинь призвала беспощадно атаковать учителей, которые, как она утверждала, не принимают революционные идеи Мао и мечтают о буржуазном реванше. Во исполнение этой инициативы отряд старшеклассников 5 августа 1966 года напал на руководительницу школы. Женщину, известного в Китае педагога, унижали несколько часов, а потом забили насмерть. Красногвардейка Сон орудовала при этом деревянной палкой. Убийство учительницы мгновенно спровоцировало волну разнузданных кровавых нападений на преподавателей школ, вузов и прочих гнилых интеллигентов — она в чудовищных масштабах охватила весь Китай.
А 18 августа с фанатичной девчонкой-убийцей встретился в Пекине сам председатель КНР — на площади Тяньаньмынь, куда пришли сотни тысяч юнцов. На глазах у восторженной толпы Сон Биньбинь повязала на рукав зеленого френча товарища Мао красную повязку с надписью "хунвэйбин". И это стало еще одним знаком того, что "Великий кормчий" одобряет молодых погромщиков и поддерживает их охоту на ревизионистов и сторонников буржуазности.
Дела тогда в Китае творились жуткие, многие истории всплывают лишь сейчас. Например, в январе еще один раскаявшийся экс-хунвэйбин (ныне успешный адвокат) тоже публично рассказал, что в феврале 1970 года он, 16-летний фанатик с промытыми мозгами, поругался с матерью. Как ему показалось, она неуважительно отозвалась о товарище Мао. "Я почувствовал, что передо мной стоит не мать и даже не человек, — говорит адвокат. — Это было чудовище, классовый враг".
Парень написал донос, и мать схватили. Ее несколько раз втаскивали в бушующую толпу хунвэйбинов, избивали, унижали, мазали нечистотами, заставляли часами стоять на коленях, а потом расстреляли в лесу. Таких историй — сотни тысяч, а точных данных о числе замученных не имеется. По разным оценкам, только в 1966–1969 году было убито от 500 тысяч до 1 миллиона человек. Японские специалисты считают, что всего в результате репрессий, включая последствия голода и депортаций интеллигенции и горожан в отдаленные районы, погибло 10 миллионов человек, а пострадали примерно 100 миллионов китайцев. Среди замученных было немало представителей номенклатуры — товарищ Мао руками обезумевших юнцов расправлялся со старой партийной гвардией, которая могла поставить под сомнение его гениальность.
Однако отряды хунвэйбинов вышли из-под контроля, стали воевать друг с другом, и с ними было решено заканчивать. Некоторых вождей "красногвардейцев" публично расстреляли, основную массу рядовых выслали из городов в деревни — поднимать, мол, сельское хозяйство. А красная героиня Сон Биньбинь, не поверите, умудрилась эмигрировать в США, где закончила знаменитый Массачусетский технологический институт, стала доктором химии, исследователем. Теперь она уверяет, что ее замучила совесть: бывшая бунтарка собрала некоторых членов своей красногвардейской банды и уговорила их покаяться. "Я буду вечно молить убитую нами учительницу о прощении", — говорит Сон Биньбинь.
В муки совести, конечно, поверить можно, но интересно другое — под покаянные рассказы престарелых отставных красногвардейцев сейчас вдруг стали охотно отводить свои полосы газеты и журналы, которые считаются в нынешнем Китае реформаторскими. Некоторые эксперты считают это проявлением идейной борьбы рыночных либералов с "новыми маоистами", призывающими не забывать о заветах "Великого кормчего". С другой стороны, есть, как говорится, мнение, что страшные рассказы о зверствах Культурной революции поощряют в дозированных размерах и верховные власти, которые тоже опасаются бесконтрольного возрождения культа Мао.
Могущественный отдел пропаганды ЦК Компартии Китая направил сейчас в идеологические структуры страны инструкцию: до особого распоряжения прекратить все мероприятия, связанные с основателем КНР. Конкретно приказано остановить подготовку и публикацию новых исследований о Мао Цзэдуне, проведение о нем симпозиумов, вечеров воспоминаний и т.п. Такая информация просочилась из Академии общественных наук Китая — колоссальной организации, которая в значительной мере контролирует идейную жизнь в стране. В ее систему входят 38 отдельных научных институтов, она издает три газеты и 98 научных журналов, имеет сеть провинциальных филиалов.
Речь, конечно, не идет о тотальном замалчивании "Великого кормчего" или начале кампании разоблачения деяний товарища Мао. Парадный портрет этого человека в знаменитой партийной тужурке по-прежнему висит на самом видном месте на центральной пекинской площади Тяньаньмынь, остается на денежных купюрах. Только что, в декабре, с помпой отмечалось 120-летие со дня рождения основателя Китайской Народной Республики. На центральном мероприятии по этому поводу председатель КНР Си Цзиньпин говорил о том, как важно и в нынешних условиях творчески использовать бессмертные идеи товарища Мао. Он напомнил об опоре на широкие трудовые массы, о независимости и суверенитете. О том, что КНР не будет внедрять иностранные модели развития, не намерена "выслушивать какие-либо нотации из-за рубежа" и продолжит свое движение по пути социализма с китайской спецификой.
Толпы паломников собрались тогда на родине Мао, где произносились пылкие речи и возлагались цветы к монументу вождя. Повсюду проходили памятные вечера, была выставлена на всеобщее обозрение даже статуя "Великого кормчего" из чистого золота на пьедестале из драгоценного нефрита.
Однако теперь, видимо, в ЦК КПК решили, что с празднествами и чествованиями надо временно завязывать. Товарищ Мао, как и товарищ Сталин, — это очень сильное идеологическое средство, которое использовать хочется, но делать это нужно, как говорится, строго по предписанию врача. Сталин — это сказание о сильной руке, прозорливости и беспощадности, железной воле и личном бескорыстии. Товарищ Мао — это ностальгия по почти сказочным временам всеобщего равенства во всеобщей бедности. Что вызывает особенно сильные чувства в нынешнем Китае с его новыми номенклатурными богачами и их детьми в "Феррари", с наглой коррупцией, которую власти открыто называют главной болезнью страны.
Кстати, новое руководство страны во главе с председателем КНР Си Цзиньпином стало чуть более охотно, чем их предшественники, использовать стилистику Мао — некогда чуть подзабытую на фоне буржуазных реформ. Больше произносится слов о роли широких масс, проводятся кампании критики и самокритики. Провозглашена и борьба с коррупцией — за этот грех арестовывают и сажают, хотя и, как говорится, без перегибов. Тем самым перехвачены лозунги у только что разгромленной группировки "новых маоистов" во главе с Бо Силаем, бывшим главой партийной организации мегаполиса Чунцин, недавно приговоренным к пожизненному заключению.
Однако власти в Пекине явно не хотели бы мощного пробуждения призрака Мао, который огромным массам китайцев, не вписавшихся в новое процветание, кажется воплощением потерянной справедливости. Не случайно портреты основателя КНР постоянно появляются над толпами людей, стихийно протестующих по какому-либо поводу — будь то захват крестьянской земли или произвол полиции. Не нужно забывать и о том, что в движении хунвэйбинов и им подобных участвовали многие миллионы людей.
Некоторое время назад я был в Шанхае на крупном международном мероприятии с участием многочисленных президентов и премьеров. В завершающий день допоздна строчил обобщения и комментарии, и когда отослал последний текст, над головой оглушительно загромыхали фейерверки. Это означало, что на мероприятии президентов и премьеров начались финальные празднования с концертом и приемом, а я надолго блокирован в пресс-центре — выделенные журналистам автобусы ходить не будут, пока не разъедутся высокие гости. Короче, я плюнул на правила и пошел в центр Шанхая в сторону своей гостиницы пешком. На время важного международного мероприятия население из этой части города куда-то дели, я топал по совершенно пустым темным улицам — и тут меня остановил патруль. Пожилые крепкие люди, с красными повязками на рукавах, смотрят подозрительно. Долго разглядывали мои пропуска и аккредитации, попытались залезть в сумку, а потом вызвали микроавтобус, который довез меня до отеля.
— Это были добровольные помощники полиции, общественный патруль, — пояснил потом приятель-китаист. — Такие пожилые ребята охотно вызываются следить за порядком. Кстати, многие из них — из бывших хунвэйбинов. Они по-прежнему хотят чувствовать себя хозяевами улиц, за кем-то присматривать и кем-то командовать. Эти люди часто потихоньку собираются и поют боевые песни времен Культурной революции. Ностальгия по временам председателя Мао будет жить еще очень долго.
Мнение авторов может не совпадать с мнением редакции
