x
channel 9

Михаил Шишкин: «Написать свою Анну Каренину…»

В Израиль приехал большой, настоящий писатель – Михаил Шишкин. Сегодня во всех сочетаниях имен известных авторов современной русской литературы присутствует его имя, он единственный русский писатель, удостоенный всех трех главных литературных премий России. В Израиле встречи с писателем состоятся 5 декабря в 19.00 в Иерусалимской русской библиотеке, 7 декабря в 19.00 в малом зале библиотеки "Mediatech", Центральная Библиотека Холона, 6 и 9 декабря в 19.30 в книжном магазине "Дон Кихот" в Тель-Авиве.

Я благодарна судьбе за то, что мне пришлось поговорить с этим человеком, я многому научилась за время нашей краткой беседы: во-первых, никогда не надо бояться задавать банальные вопросы - именно на них мы получаем самые исчерпывающие ответы. Во-вторых, оказывается, существует авторское право на произведения, написанные тем же автором раньше. Их нельзя переписывать, зато они получают новую жизнь, иногда тексты оживают на сцене. И, в-третьих: у нас была цель в мире ограниченных возможностей, а в мире безразмерных возможностей – где цель? Как в этом мире будут жить наши дети? Возможно, это - тема будущего романа Шишкина, который, видимо, благодаря цикличности его писательского творчества, мы увидим через пять лет.

Марина Концевая


Желая быть оригинальной, я решила, что не буду спрашивать о творческих планах, о трудности писательского ремесла, о вечных темах, потому что все это банально, да и вообще все вопросы банальны, поэтому я решила спросить так: «Расскажите о своем последнем романе – «Письмовник», ведь он еще малоизвестен читателю» - и, конечно, попала впросак. Потому что роман, вышедший в августе в свет, моментально стал «главным литературным событием года», - как написали о нем во всех рецензиях и программках, оповещающих о приезде в Израиль русского писателя Михаила Шишкина.

Наш разговор с писателем происходил – и я думаю, что это неслучайно – на квартире ушедшего от нас не так давно поэта Михаила Генделева. Нет, я ни в коем случае не хочу впадать в мистику и говорить, что дух Михаила Генделева витал и заставлял меня задавать писателю Шишкину те или иные вопросы. Но почему-то я чувствовала, что здесь, где было столько говорено о литературе и поэзии, где в табачном дыму спорили, читали стихи, ругались, философствовали, - здесь можно не стесняться и перебивать, задавая любые вопросы, сколь банальными они бы ни казались.

- Роман «Письмовник» только вышел, - рассказывает М. Ш., - и я был в Японии, когда мне позвонил Олег Табаков и сказал, что очень хочет поставить «Письмовник» во МХАТе.

Так ошибиться, - подумала я, - ведь романы Шишкина ставят на сцене, а я «малоизвестен читателю»…

- Роман очень простой, - тем временем продолжал писатель, - может, это годы уже требуют от текста внятности…

- Да, - глубокомысленно заявила я, - ваши романы вообще очень сложные, - и тут же получила еще один нокаут:

- Почему сложные? Все очень просто. Возьмите «Взятие Измаила» - он очень просто выстроен: есть некий автор, который хочет написать какую-то классическую книжку, он начинает писать, рождаются герои, сюжет, но в какой-то момент действие прокручивается, и он бросает эту книгу, начинает другую. И с другой происходит то же самое – все сюжеты наталкиваются на жизнь писателя, на его реальность и в конце концов все придуманное отбрасывается, а реальность «протыкает» литературу и дальше идет просто описание реальной жизни пишущего. Все очень просто… Вообще у меня во всех книгах нет никаких закрученных сюжетов, потому что все сюжеты для меня складываются в один. Это то, что я называю «прохождение жизни» - от рождения и до естественного завершения, до слова «конец», до последней точки в романе. И это для меня является уже таким заверченным сюжетом, что ничего специально сочинять не нужно. Ведь что может быть интереснее, чем детство или юность, отношения с родителями, первая любовь, отношения с детьми, измены, разводы, смерти? Реальные естественные смерти, а не детективные. Каждый роман именно про это. Просто я меняюсь сам, поэтому про то же самое начинаю писать по-другому. Поэтому получаются разные романы, но на самом деле они про одно и то же.

- Значит, вы пишете всю жизнь один и тот же роман?

- Получается, что так. «Письмовник» это такой же роман, как и все мои остальные тексты: попытка поймать словами внесловесное, перевести то, что составляет жизнь, на язык языка. Построен он очень традиционно. Что может быть более традиционное, чем переписка? Он и она – два голоса. Ее письмо, его письмо, и вот на этих опорах строится мост, который ведет обратно – от словесного к внесловесному. Читатель читает слова, но в конце должен испытать что-то важное, что в слова не влезает.

По Шишкину, новшество в литературе рождается вместе со временем. Это вовсе не означает, что в каждом времени есть свой Толстой или свой Достоевский. Они уникальны. Так же, как и их время. «Просто сегодня нельзя писать так, как писали в 19-м или 20-м веке», - говорит Шишкин, и это говорит автор романа «Венерин волос», в котором история Изабеллы Юрьевой, легендарной русской певицы, отрывки из «ее дневника» написаны как раз языком женщины того времени. Шишкин убежден, что писатель «должен написать свою «Анну Каренину», используя все достижения мировой литературы, которые были до и после Толстого. Человеческая суть остается, и потребность в любви будет всегда, как во времена «Песни песней», но написана «Анна Каренина» 21-го века будет совсем по-другому».

Неизбежен, конечно, вопрос о том, как Шишкин, будучи признанным русским писателем (об этом свидетельствуют все самые престижные литературные премии, которые он получил), - живет в Цюрихе, вдали от России, вдали от русского языка.

Оказывается, его волнует вовсе не то, где находится его читатель, а то, как называется улица, на которой он поселит своего героя, что изучают в школе, в которой учатся или учились его герои, как передать это правдоподобно, не переврать, не сфальшивить, а ведь, когда «уезжаешь из России, то та Россия, в которой ты жил – ведь ее больше нет».

- И что же делать? – спрашиваю я.

И здесь Михаил Шишкин произнес фразу, которую я не раз слышала из уст хозяина квартиры, в которой мы разговариваем с писателем, - из уст Генделева: «В Израиле есть шанс создания своего литературного пространства для русскоязычной среды». Что же касается самого писателя Михаиля Шишкина – то для него, как для уехавшего одиночки из России в Швейцарию – это исключено. Иначе надо писать про швейцарцев…

- И как же вы с этим справляетесь?

- Вот тут-то и начинается писатель. Писатель начинается тогда, когда он лишается привычного, как воздух, языка. Отсутствие русского языка заставило меня понять, чем я занимаюсь. Я понял, что должен создать собственный язык, и в этом языке – свой мир, живой, настоящий, и герои мои будут жить везде и всегда, и что я должен не пытаться догонять исчезающую с каждой секундой реальность, а создать свою, которая никуда не исчезнет. И в этом смысле я благодарен отъезду из России. Это не эмиграция - мы живем в мире, где границ уже нет. Не имеет больше никакого значения, где живет писатель. Важно только одно – после прочтения его книги у читателя остается ощущения чуда или нет.

Я уже не успеваю сказать, что все равно – все романы писателя Михаила Шишкина очень «русские», они о России, о Москве, о судьбах российских людей, и никуда от этого не денешься, и писатель подтверждает мои мысли: «Я, возможно, к этому пришел бы и в России, тем более, что мой первый роман – «Взятие Измаила» очень русский, он корнями уходит в непереводимое».

Наш разговор о переводах, о размытости границ и о несоизмеримых по сравнению с прошлым возможностях вдруг поворачивает в совершенно неожиданную сторону: Шишкин признается, что он счастлив жить в наше время. «Как? – восклицаю я, - а приближающийся конец света?» Но писатель отмахивается от меня: «Я счастлив жить именно в наше время. Я понимаю, что Бог ткнул мною в самое лучшее время человечества». И он говорит о том, как проехался 20 век по судьбам его родителей, деда, прадеда, какую свободу принесло сегодняшнее время, свободу передвижения, свободу говорить то, что думаешь, - все то, что наши дети не могут вполне оценить, потому что с рождения все это получили.

Но я все же позволю себе здесь отступление – я думаю, что ощущение счастья, которое испытывает Михаил Шишкин, - это ощущение человека, постоянно открывающего для себя новые миры и населяющего их героями, которые, по его же определению, будут жить «везде и всегда».

«Письмовник» еще только вышел, а уже его переводят французы, итальянцы, норвежцы, сербы, финны, шведы. «Венерин волос» переведен на 12 языков. «Беру в руки мой роман, изданный на китайском, - рассказывает Шишкин. – Приятное чувство, но невозможно себе представить, как меня воспринимает китайский читатель». Ближе всего Шишкину немецкий язык, который он сам прекрасно знает. «Над переводом романа «Венерин волос» я работал вместе с блестящим переводчиком – Андреасом Третнером. Но именно перевод на язык, который знаешь, больше всего удручает – только тут осознаешь непереводимость моего русского читателя».

«Но меня давно уже не интересует разность ментальностей, - говорит писатель, - мы разные только снаружи. Меня интересует то, что нас объединяет».

- И что же нас все-таки объединяет?

- Самые важные вещи. Например, главный вопрос человечества: что делать со смертью? Во всех своих книгах я пытался для себя ответить на этот вопрос. Об этом и мой роман «Письмовник».

- Но что можно сделать со смертью? С ней ничего не поделаешь…

- Когда мне было 16 лет, я думал, что ей можно противопоставить искусство, можно написать роман, который, как корабль, надув паруса, заберет меня к другому берегу. А потом ты пишешь роман и понимаешь, что корабль отчалит, но без тебя. Ты останешься здесь, на этом берегу, где живет смерть. Корабль-роман – это, конечно, ты и есть, но ты никуда не делся. Ты остаешься на своем берегу, стареешь, седеешь, и куда бы ты ни шел – ты идешь только в одну сторону. Думаешь – рождение детей это тоже твое преодоление смерти. Вот, казалось бы, они – твоя плоть и кровь, твой ребенок - это кусочек реальной вечности. А потом дети вырастают, и так же, как книги, уходят…

- И что же остается?

- Задавать себе тот же вопрос – что делать со смертью? - и искать ответ. Для меня это писать книгу.

Оказалось, что проза Шишкина очень сценична. «Венерин волос» идет уже несколько лет с большим успехом в Москве в Театре Фоменко. Недавно была премьера в театре «Мост» (бывший театр МГУ), в котором поставили «Взятие Измаила». Финал в сценическом «Измаиле» получился очень легкий, радостный. Шишкин говорит, что, наверно, сегодня он захотел бы именно так закончить свой роман – на ноте «пронзительной радости»: «Увы, нельзя переписать когда-то завершенный текст. Так же, как и «нет той России, из который уехал», нет и романа, который был написан тобой раньше. Его писал другой «я». Нельзя нарушать авторское право».

Получается, что авторское право могут нарушать другие, роман может получить сценическую жизнь, новую, иную, но сам автор не имеет права прикасаться к тому, что было когда-то им написано, потому что тогда роман писал другой человек.

Вместо традиционного вопроса «Расскажите о ваших творческих планах», который я удержалась и не задала, я задаю другой, традиционный:

- Кто на вас, как на писателя, оказал самое сильное влияние?

И Шишкин легко и с радостью отвечает:

-Я знаю ответ на этот вопрос. Ты учишься у всех, кого ты читаешь, и у плохих писателей ты учишься больше, чем у хороших, потому что тебе помогает вкус: тебе не нравится, ты начинаешь думать - почему, и это намного важнее понять, чем понять, почему тебе что-то нравится. А настоящий мой учитель – это кинорежиссер Андрей Тарковский, потому что именно он своими фильмами объяснил мне, в чем суть искусства. Когда-то я еще подростком посмотрел «Рублева». Фильм меня поразил. Мне два часа показывали чудовищную жестокую реальность, а вышел я из зала совершенно просветленный. Потом уже я понял, почему так происходит. Художник – это тот, кто берет реальность, страшную нашу человеческую жизнь, в которой человека унижают, в которой если есть любовь, то ее затаптывают, предают, в которой никакой справедливости нет, зато смерти много, - и вот художник должен взять на себя весь этот ужас мира, сделать с ним что-то, что и является тайной искусства, и дать мне, как зрителю или читателю, ощущение, что Бог есть, что все существует не просто так, и я, получив это, уйду просветленным с чувством радости и человеческого тепла.

Именно с этим чувством я уходила из квартиры другого прекрасного художника и поэта Миши Генделева, с ощущением, что я встретила настоящего писателя и что Бог есть и что все существует не просто так…

Марина Концевая,
корреспондент газеты "Наш Иерусалим"