— Вот в этом зеленом домике нам не дали взглянуть на ее тело, — говорит Роза Васильковская, когда мы заходим на небольшое ухоженное кладбище в живописном поселке Омер, который расположен в Негеве, неподалеку от Беэр-Шевы. — Нам сказали: лучше запомните ее молодой и красивой, не надо вам на нее смотреть. Я говорю — и сама не верю, что рассказываю о своей дочери.

— Я знаю, что Нисим, наш кладбищенский смотритель, который перевидал сотни трупов, после этих похорон попросился на прием к психологу, — добавляет Давид Васильковский.

На окраине кладбища четыре свежие могилы, все они появились здесь в октябре. Одна парная, в ней покоятся муж и жена, защитившие своими телами сына. Еще одна принадлежит работнику Электрической компании, который приехал по вызову, чтобы починить линию электропередач в одном из кибуцев рядом с Газой и был по ошибке застрелен военными, — его, ехавшего в пикапе, приняли за террориста. И четвертая могила, ради которой мы и пришли сюда. Лилина. Мама поправляет цветы, папа зажигает поминальную свечу.



— Скоро, наверное, кладбище будут расширять, — говорит Давид. — На всех уже места не хватает.

Лилия Гуревич-Васильковская была красивой, талантливой, преуспевающей молодой женщиной. Доктор наук, биотехнолог. Работала в израильском стартапе — как основательница и руководительницей лаборатории молекулярной биологии. Лиля занималась очень многообещающей разработкой: выделяла из дрожжей белок, который по сладости превышает сахар в тысячу раз, и при этом совершенно безвреден для здоровья. Роза дает мне попробовать чай с экспериментальным подсластителем. На вкус ничем не отличается от обычного сахара.

— Вы понимаете, какой это революционный прорыв! — говорит Давид с гордостью. — Лиля была так поглощена этой работой. Она была счастлива, когда им удалось выделить этот белок. Она получала море удовольствия от исследовательской работы. Это была "мокрая", или "живая", как говорят на иврите, лаборатория.

В компании Amai, что по-японски означает "сладкий", работало чуть больше 30 человек, и здесь как будто сосредоточились все трагедии 7 октября. Среди сотрудников есть и погибшие, и захваченные в плен, и резервисты, которые сейчас воюют в Газе, и родители бойцов. А лаборатория, которую основала Лиля, теперь носит ее имя.

— Удивительно, насколько мы не знаем своих детей, — рассказывает Роза, пока мы сидим за столом в их доме и пьем чай с тортом. — Во время поминальной недели к нам приходили сотни людей. И я даже не подозревала, что столько людей ее любят и ценят. Нам много рассказывали о высоком уровне ее профессионализма и умения руководить людьми. А для нас она была просто нашим ребенком.

— Лиля была убежденной феминисткой, — продолжает папа. — Она была бойцом, у нее была огромная внутренняя сила. Она в тридцать шесть лет вдруг увлеклась танцами на пилоне. Знаете, это такой огромный металлический шест, сейчас это модно. Мы еще удивлялись — что это ей взбрело в голову?

Лиля с шестилетними детьми жила здесь же, в поселке Омер, недалеко от родителей. Год назад Лиля развелась с мужем и после этого, по словам мамы "просто успокоилась, и у нее вернулся блеск в глазах". У нее появился новый друг, Шломи. Вместе они поехали на злосчастный фестиваль в Реим. Вместе и погибли.

Родители до сих пор точно не знают, что случилось с Лилей и Шломи. В армии Лиля служила в военной полиции, как раз во время "размежевания" и выселения евреев из Газы, поэтому она хорошо знала те места. Возможно, когда начались обстрелы, Лиля и Шломи пытались прорваться в военную часть, которая находится неподалеку от кибуца Реим. Но они не знали, что штаб дивизии уже захвачен террористами.

Позже родителям отдали разбитый телефон Лили и золотое колечко, которое ей подарила мама.



— Я до сих пор иногда думаю, что это могла быть ошибка, надеюсь, что вдруг мне скажут, что она жива. Мы четыре дня ждали, что она появится, обзванивали все больницы и полицейские службы. А потом пришли солдаты с врачом и психологом. И сказали, что ее больше нет.

— Лиля была единственной дочерью? — спрашиваю я Давида и Розу.

Они на мгновенье замолкают. Потом Роза отвечает:

— Нет. У нас еще есть два сына.

Сорок четыре года назад в семье Розы и Давида родился сын Гена. При рождении ему поставили диагноз "слепота и умственная отсталость". Было очень сложно его растить и воспитывать. Но спустя пять лет появилась на свет Лиля. По словам Давида, "это было необыкновенное счастье". Лиля видела и все понимала! Лиля была радостью, светом этой семьи. Она росла здоровой, умной и красивой девочкой. Они переехали в Израиль, когда Лиля была еще ребенком. Она быстро выучила иврит и стала настоящей израильтянкой.

Родители устроились на работу. Папа — учителем математики в школу, мама — в фирму, занимавшуюся ландшафтным дизайном. Купили квартиру, затем дом в поселке. А когда Лиле исполнилось 13, родился третий сын, Бен.

— Я взяла младенца и поднесла к свету, — рассказывает Роза. — И он не зажмурился. Я сразу все поняла.

У Бена обнаружилось то же тяжелое генетическое нарушение, что и у старшего брата. Позже, в Бостоне, в клинике, специализирующейся на подобных случаях, был выделен ген, который отвечает за эту врожденную патологию.

Было большое опасение, что это может повториться и у детей Лили. Поэтому ей и ее бывшему теперь уже мужу Яиру пришлось пройти долгий и сложный путь, в результате которого появились здоровые близнецы, Декель и Тамар. "Две пальмы", — улыбается Давид.

После смерти Лили Яир переехал к детям в Омер. Им скоро будет семь лет, они ходят в школу и почти каждый день бывают у дедушки с бабушкой, в доме у которых есть специальный "детский уголок". Миниатюрная игрушечная гардеробная для Тамар и конструкторы для Декеля. На стене — фотография близнецов и их мамы.

— Мы их усадили на диван и, вместе с их папой, объяснили: началась война, и маму убили. Они понимают, что мамы больше нет. С одной стороны, мы хотим сохранить память о маме, а с другой, когда мы произносим ее имя, то внутри все сжимается.

Родители всю жизнь пытались оградить Лилю от болезни братьев. Она жила рядом с этим, возилась с младшим, но родители старались не развить у нее "комплексов" по этой причине. "Это была имитация нормальной жизни, — говорит Роза. — Мы как будто жили за стеклом. Смотрели, как живут нормальные люди с нормальными проблемами".

Роза и Давид рассказывают, что несколько лет назад, после выхода на пенсию, они смогли впервые за много лет вздохнуть свободно. Мальчики были под присмотром в специальном заведении, Лиля успешно устроена, внуки подрастали. Родители начали путешествовать, даже съездили за границу два раза. А когда погибла Лиля, дыхание снова перехватило.

– Мы в третий раз пытаемся оправиться от катастрофы, — говорит Роза. — Как мне удается держаться? Не знаю.  Я стараюсь функционировать, выполнять какие-то ежедневные задачи и не плакать. Для того чтобы поплакать у меня есть подушка и ночные кошмары. Человек не знает, насколько он сильный, пока ничего другого не остается.

— Ну что уж теперь говорить, — вздыхает Давид. – Теперь нам еще внуков поднимать.

После гибели Лили многие знакомые исчезли из их жизни. Они и раньше не очень любили принимать новых людей — из-за мальчиков. А теперь круг общения сузился еще сильнее. Но зато остались самые близкие — родные и друзья, которые лучше всех психологов. К категории "родителей детей с особыми потребностями", добавилась категория "скорбящих родителей".

Знакомые не очень понимают, как вести себя. Привычная фраза "все хорошо" сменилась на "живем". Каждый прожитый день — преодоление.

– Когда мы сидели шиву по Лиле, — вспоминает Роза. — Пришел один раввин. Я его спросила: "Почему твой Бог отнял у нас Лилю?" Он тогда ответил: "Иногда подарки даются на время". Нам подарок был дан на тридцать восемь лет. А почему так? Кто объяснит? У меня нет ответа.